– Придётся работать с каждым индивидуально, – вздохнула Осока. – Влиять на группы я не очень умею.
– Внуши им, что они спокойно работали и ничего не видели, – сказал я. – И чтоб до понедельника сюда не возвращались.
И тут из вагончика раздался стук, и вежливый голос произнёс:
– Насяльника! Не надо колдовай!
– Это кто там? – удивлённая Осока распахнула дверь. На пороге стоял самый пожилой из рабочих.
– Не надо колдовай, – повторил он. – Мы быстро-быстро уходил, никому-никому не говорил. Панеделник придём.
– Знаешь, а я им верю, – сказала Осока. – Ну-ка, давайте, гуляйте отсюда и не возвращайтесь до следующей недели.
– Нет-нет, ни за какой денги! Толка панеделник! – заверил рабочий. Когда его соотечественники потянулись к воротам, он поклонился и добавил: – Бесиор ташаккор, иблис-ханум.
– Чего ты опять ржёшь? – покосилась на меня Осока. – Вежливый мужчина, попросил, поблагодарил…
– Вопрос, как поблагодарил! Ты, конечно, не дэвиш, но парни явно приняли тебя за дочку их верховного чёрта.
– И что смешного? Нет бы посочувствовать, что я так ужасно выгляжу в глазах аборигенов!
– Ты выглядишь божественно… иблис-ханум.
– Вот как двину сейчас!
– Не надо. Пойду-ка я лучше, осмотрюсь, нет ли здесь ещё кого, вроде бомжей, и хорошо ли загораживают здания.
– Осторожность не помешает, – кивнула Осока, сразу становясь серьёзной. – Наша маскировка на грунте не работает, контакт с поверхностью на что-то влияет.
Что ни говори, а идти по обычному земному суглинку было чертовски приятно. Глаз всё время цеплялся за знакомые растения: подорожник, лебеда, пустырник, крапива, а вон и репейник выставил из широких, как зонтики, листьев свои игольчатые соцветия. Покосившиеся плиты бетонного забора, ржавая колючая проволока… Как всё это привычно и как по-новому ощущается после девяти месяцев отсутствия! Всё же, я не позволил себе расслабляться и благодушничать, а придирчиво осмотрел всю стройку на предмет лежбищ бомжей, пытался заглядывать в щели стен и рассмотреть сквозь них «Амидалу». Нет, не видно, всё в порядке. И отсюда тоже. И отсюда. Сделав круг, я возвратился к кораблю. Отсутствовал я минут десять, не больше, а когда обогнул короткое крыло со сложенными ионизаторными панелями, обнаружил, что Сакис и Натуа сидят на откинутом пандусе снаружи корабля.
– Воздухом дышите? – поинтересовался я.
– Ушли от греха, – сказал Сакис. – Там такие страсти кипят… Ты бы тоже не ходил, испепелить ненароком могут.
– Да, впервые слышу, чтобы корабль поругался со своей хозяйкой, – добавила фоллинка.
– Поругался?? – переспросил я и поскорее бросился внутрь, чего доброго, ещё разнимать придётся. Двери гостиной и рубки были раздвинуты, поэтому, выйдя из турболифта, я тотчас услышал голос Падме:
– А я сказала, «нет». Я не оставлю его здесь без средств передвижения.
– То есть, лететь ты отказываешься? – спросил другой голос, Осоки. – Наотрез?
– Именно так.
– Падме, но ты же корабль! Ты не должна перечить экипажу!
– Вот ещё! Одно другому не мешает.
– Так, девочки, о чём спор? – вклинился я в беседу. Обе дамы, живая и голографическая, немедленно повернулись в мою сторону.
– Осока хочет лететь обратно, – наябедничала Падме, – без тебя.
– А Падме не хочет, – добавила Осока. – Говорит вот, что бросить тебя не может. Ты пойми, – снова обратилась она к голограмме, – неизвестно, как наши там без нас. Может, их за два месяца в тонкий блин раскатали! Прилетел опять Ныга, привёл дружков…
– Да-да, и тут являемся мы, обе такие красивые и в блеске славы! – ехидно перебила голограмма. – И на пару разносим пол-Галактики. Если ты забыла, я малость поменьше имперского разрушителя и выхлопом разгонять флоты не умею. А вдруг, не сглазить, конечно, я пострадаю в бою? Кто вывезет отсюда Алекса, когда он захочет куда-нибудь лететь?
– Давай Алекса и спросим! Алекс, тебе надо сейчас лететь? Есть дела в космосе?
– Вроде бы, нет, – сказал я. – Какие у меня дела?
– Видишь, Падме! – воскликнула Осока. – А у нас с тобой есть, значит, летим!
Голограмма упрямо покачала головой. Осока в сердцах стукнула ладонью по стене:
– Алекс, хоть ты ей скажи. У тебя здесь дом, родители, ты так хотел с ними побыть. А у меня всё там, и всё в таком неустойчивом положении. В любой момент может потребоваться вмешательство.
– Ладно, – сказал я. – Падме, давай не будем переливать из пустого в порожнее, а включим логику. Сколько у тебя осталось топлива?
– Около пяти тонн, – ответила голограмма. – Два пуска, перелёт до Арага и сто сорок килограммов резерва.
– Тогда какой смысл тебе оставаться здесь? Без дозаправки свою основную функцию ты всё равно выполнять не можешь.
– По планетной системе я могу летать несколько лет, – неуверенно возразила Падме.
– У нас тут нет других планет, пригодных для жизни. И поселений вне Земли нет. Может быть, потом твоя помощь и понадобится, а сейчас лучше тебе отвезти ребят в цивилизованное пространство. И поскорее заправиться.
– Ну, если ты так говоришь, – сдалась голограмма, – тогда ладно, полечу.
– Девочки, мне, вообще-то, надо домой, – напомнил я. – Пускай даже здесь прошёл один месяц, а не девять, мои там, наверное, на стенку лезут.
– Конечно-конечно!! – хором ответили обе. – Ты должен их успокоить.
– А вы без меня хорошо себя будете вести? Падме?
– Да, я ведь согласилась с твоими доводами.
– Я, пожалуй, тебя провожу, – предложила Осока. – Хоть до ворот.
– Пойдём.
– Ловко ты её уговорил, – сказала она, отойдя на приличное расстояние от корабля. – И так быстро. У меня ничего не получалось. Ну, ничего, нам бы до освоенных миров добраться, а там будет достаточно времени, я уж с ней потолкую как следует.
– Без рукоприкладства. В систему, в смысле, лезть не смейте.
– Нет-нет, я её так уболтаю, мы же, всё-таки, не первый год знакомы, – Осока замедлила шаг, потом остановилась. Посмотрела на меня: – Слушай, Алекс, мы, наверное, полетим?
– Что, прямо сейчас? А я тебя думал с родителями познакомить…
– Ой, нет, это в другой раз. Я от знакомства со своей мамой ещё не очень отошла, поэтому извини. Ты тут не скучай, я как-нибудь заскочу в гости. Может быть, опять полетаем вместе.
– Ну, да, конечно.
Я вдруг с пугающей отчётливостью осознал, что вот сейчас она улетит, и всё кончится. «Как-нибудь» в устах женщины очень часто означает «никогда». И так же ясно понял, что если вот в эту секунду, отпущу её, просто дам уйти, буду я самым наипервейшим идиотом во всей освоенной Галактике.
– Возвращайся, – сказал я. – Когда сможешь, через месяц, год, два, только возвращайся. Потому что…
Слов, чтобы объяснить, не было. Я просто притянул девушку к себе и, как ненормальный, стал целовать в лоб, глаза, нос, щёки, пока не нашёл губы. Она ответила сразу, и было у меня такое чувство, что она бросается в омут с головой. Сколько это продолжалось, не знаю. Опомнилась первой Осока. Мягко, чтобы не показаться грубой, откинула голову.
– Дорвался, да? – она пыталась говорить ворчливо, а выходило ласково и нежно. – Мужик и есть мужик. Ну, конечно же, я вернусь. Так скоро, как только смогу. Раз ты так хочешь.
Я посмотрел на неё в упор:
– А ты? Чего хочешь ты, Осока Тано?
Она одарила меня таким взглядом, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
– Глупый. Никогда в жизни я не была так счастлива. Побегу. Вернусь, и мы всё-всё обсудим подробнее. В конце концов, имеем мы право после всех злоключений на нормальный отдых?
Осока вновь прижалась ко мне, потёрлась виском о щёку, замерла на мгновение. Быстро коснулась своими губами моих, словно скрепляя сказанное, и торопливо зашагала к кораблю, словно боясь, что ещё чуть-чуть, и не сможет улететь вовсе. Я смотрел, как она поднимается по трапу, нагнувшись на самом верху, ещё раз смотрит, машет рукой. Пандус закрылся.
– Ты принял верное решение, – неожиданно прозвучал рядом голос.
– Падме?
Голограмма стояла передо мной и, чуть наклонив голову, с улыбкой смотрела на меня. И опять, в который уже раз за последние месяцы, во взгляде её мне почудилось что-то неуловимо знакомое, словно бы сотни раз виденное раньше. Какое-то дежа вю.
– У меня очень хорошие сенсоры, Алекс, – сказала она. Я почувствовал неловкость:
– Бли-ин, ты всё видела!
– Да ладно, в конце концов, я всего лишь корабль. Хотя, знаешь… Наблюдая за вашими отношениями в последнее время, испытывала сильное желание выбросить обоих в космос, чтобы прекратить мучения.
– Но-но, шутница! Не заставляй меня волноваться за жизнь и здоровье твоих пассажиров! – погрозил я пальцем. И добавил серьёзно: – Береги их, хорошо?
– Не волнуйся. Довезу я её благополучно. И обратно тоже. А снова, как ты выражаешься, попадёт под хвост шлея – приволоку на аркане! – она тряхнула сжатым кулачком. – Как-никак, я не просто корабль. Всё, команда запускать двигатели. Пока.