– Знаете, что? – предложила Падме в очередной системе. – Сделаем завершающие прыжки подлиннее. Больше обнаружим, в следующий раз будут исходные данные.
– Хочешь прыгнуть вот к той системе, два и один кводара? – спросила Осока. – А вдруг пропустим, вдруг это одна из тех двух?
– Ничего страшного, – поддержал голограмму Сакис. – Алекс, ты говорил, сколько времени вы интенсивно пользуетесь электромагнитными волнами? Шестьдесят лет?
– Около того, – сказал я.
– Тогда вторую систему мы охватим и так, до неё полкводара всего. Плюс-минус сорок третт роли не сыграют. А третью, если что, посмотрим в следующий прилёт.
И мы прыгнули. Когда круговерть гиперпространства рассеялась, Падме, поглядев из-под руки куда-то вдаль, сообщила, что красный карлик, обращающийся вокруг звёздной пары, относится к классу М1.
– Выдвигаю телескопы, начинаю поиск кратных систем по курсу. Ай! Опять…
– Что? – встревожилась Осока.
– Какие-то помехи в навигационной системе… Не понимаю. Началось ещё в прошлый раз, когда пыталась стабилизироваться. Навожусь на яркие звёзды, а меня перебрасывает неизвестно на что. И данные идут из старой базы, которую никто тысячу лет не открывал. Нав-один, нав-три…
– Так отключи этот файл! – посоветовал Сакис. – Или, дай, я.
– Не отключается. Это вообще не файл, оно… оно зашито в самой системе.
Я слушал их разговоры краем уха. И смотрел, смотрел сквозь блистер на рисунок звёзд. Созвездие, что когда-то дало название целому рукаву Галактики. Орион.
Разумеется, моё состояние тотчас почувствовала Осока.
– Алекс, что? Мы… нашли?? – спросила она.
– Нашли. Видишь четыре яркие звезды в форме косого креста и три слабые в середине? Это и есть Орион. Левая верхняя – Бетельгейзе, – я припомнил список восемнадцати навигационных звёзд и добавил: – Падме, по твоей базе она должна быть «нав-одиннадцать».
– Именно так, – кивнула голограмма. – А вот эта красная – «нав-девять».
– Да, Альдебаран, Глаз Тельца. Ну-ка, будь добра, сориентируйся на Вегу, «нав-три».
– Конечно. Вот, пожалуйста.
– Давай медленно поворот по крену в плюс… – я дождался, пока перевёрнутый ковш Большой Медведицы занял позицию на середине блистера, скомандовал: – Стоп! Поворот по тангажу, тоже в плюс. Задирай, задирай нос. Стоп. И теперь по курсу в минус.
Малая Медведица, Кассиопея… И вот она, лишняя звезда на продолжении линии, соединяющей Бету с Гаммой. Яркая, значительно ярче Денеба. Золотая…
– Стоп, фиксируй ориентацию, – приказал я. – Радиотелескоп!
– Она фонит, как квазар! – воскликнула Падме.
– Естественно, – кивнул я, – когда на планете работает такое количество радиопередатчиков.
– Настоящая Прародина… – со священным ужасом в голосе прошептал Сакис.
– Во всяком случае, мы прилетим не на пепелище, – улыбнулась Осока, обнимая меня за плечи.
– Нет, теперь точно нет, – улыбнулся я и, вспоминая институтские знания, попросил: – Падме, сможешь отфильтровать радио в полосе частот от сорока восьми до пятидесяти семи мегациклов?
– Ну, конечно. Так, что-то поймала. Сложный информационный сигнал.
– А ну, дай мне на экран, – потребовал Сакис. – Ага, знаю, что это такое! Развёртка, как на плоском мониторе.
– Точно. Воспроизвести получится?
– Если знать, сколько строк.
Это я тоже помнил, не зря же пять лет учился радиотехнике.
– Шестьсот двадцать пять, из них значимые пятьсот семьдесят шесть.
С нашими хитроумными цветоразностными сигналами Сакис справиться не смог, изображение получилось чёрно-белым, мутным, прерывалось помехами. Я назвал Падме параметры звуковой дорожки, и сквозь техногенные шумы мы услышали обрывки голосов. Меня занимало лишь одно: какой год? Большинство передач на этот вопрос, разумеется, ответа дать не могли. Нужно было ждать ночных новостей. Только вот во сколько это будет по нашим часам, учитывая запаздывание сигнала?
– А что, собственно, ты так волнуешься? – поинтересовалась Осока. – Эпоха твоя?
– Вроде бы, да, – пожал плечами я. – Думаешь, я так подробно помню, что транслировали четыре года назад?
– Значит, всё хорошо?
– Ну, не совсем. Понятие «моя эпоха» тоже растяжимо. Вдруг тут двадцать лет прошло? Хотя нет, вот в этом сериале половина актёров давно поменялась, – кивнул я на экран. – Главное – не вернуться раньше, чем мы уехали в этот поход. А у меня на родине сейчас, похоже, весна.
– Как ты определил? – удивилась Натуа.
– Знаю звёздное небо. Приём вечерних и ночных передач моей Родины с этого направления возможен именно весной, когда на небе Дева, Ворон и Гидра. Будь сейчас осень, мы увидели бы, наоборот, дневные передачи. Если вообще увидели бы, слишком сильно Земля загораживает Центавр своим боком.
– А-а, это из-за наклона оси вращения? – сообразил Сакис.
– Да.
– Секунду, а сколько точно отсюда до Земли? – спросила Осока. – Ровно четыре годичных цикла или нет?
– Ох, я, кажется, идиот. Конечно! Четыре и одна треть! То есть, если мы, скажем, увидим трансляцию от апреля, на Земле уже будет август!
Полтора часа спустя выпуск новостей рассказывал о репетиции военного парада. Юбилейного парада на Поклонной горе. Всё стало на свои места. Прибавляем время полёта луча и получаем, что на Земле сейчас должен быть сентябрь 1999 года, самое начало. Словно и не было вовсе этих восьми месяцев, проведённых мной по другую сторону галактического ядра, в Тёмной Зоне, как романтично называют её земные астрономы.
Я посмотрел на Осоку. Девушка улыбнулась. И сказала голограмме:
– Падме, давай же отвезём, наконец, Алекса домой.
– Да-да, – закивала та, – конечно. Поехали!
К Земле подходили очень осторожно. Во-первых, нужно было обнаружить и обойти все спутники связи, ретрансляторы, иные гражданские и военные аппараты, не повредив ни один. Во-вторых, мы пока не знали, хорошо ли система маскировки работает против земных средств обнаружения, или они, как в случае с супер-пупер «стелсом», всё же, увидят на экранах «что-то такое». Космическую скорость Падме погасила над закрытым облачностью участком дневной стороны планеты, дальше – только малая тяга плазмотермических двигателей скрытного хода, не оставляющих ионного следа. Естественно, с включённой маскировочной системой. К счастью, локаторы ПВО нас так и не увидели. Поэтому для стоянки корабля выбрали полузаброшенную стройку прямо в городской черте. С трёх сторон площадку загораживала лесополоса железной дороги, с четвёртой – скелет собственно недостроенного предприятия. Судя по заросшей бурьяном и молодыми деревцами территории, активных работ здесь не велось очень давно. Лишь «человеки-невидимки» – бригада смуглых гастарбайтеров – копались в руинах, расковыривая остатки стен на кирпичи для какой-нибудь дачи. Я решил, что лучше места не найти. А выпроводить нелегалов так, чтобы они в прямом смысле этого слова забыли сюда дорогу, с Осокиными способностями труда не составляло. Для начала пришлось временно запереть всех девятерых в строительном вагончике.
– Придётся работать с каждым индивидуально, – вздохнула Осока. – Влиять на группы я не очень умею.
– Внуши им, что они спокойно работали и ничего не видели, – сказал я. – И чтоб до понедельника сюда не возвращались.
И тут из вагончика раздался стук, и вежливый голос произнёс:
– Насяльника! Не надо колдовай!
– Это кто там? – удивлённая Осока распахнула дверь. На пороге стоял самый пожилой из рабочих.
– Не надо колдовай, – повторил он. – Мы быстро-быстро уходил, никому-никому не говорил. Панеделник придём.
– Знаешь, а я им верю, – сказала Осока. – Ну-ка, давайте, гуляйте отсюда и не возвращайтесь до следующей недели.
– Нет-нет, ни за какой денги! Толка панеделник! – заверил рабочий. Когда его соотечественники потянулись к воротам, он поклонился и добавил: – Бесиор ташаккор, иблис-ханум.
– Чего ты опять ржёшь? – покосилась на меня Осока. – Вежливый мужчина, попросил, поблагодарил…
– Вопрос, как поблагодарил! Ты, конечно, не дэвиш, но парни явно приняли тебя за дочку их верховного чёрта.
– И что смешного? Нет бы посочувствовать, что я так ужасно выгляжу в глазах аборигенов!
– Ты выглядишь божественно… иблис-ханум.
– Вот как двину сейчас!
– Не надо. Пойду-ка я лучше, осмотрюсь, нет ли здесь ещё кого, вроде бомжей, и хорошо ли загораживают здания.
– Осторожность не помешает, – кивнула Осока, сразу становясь серьёзной. – Наша маскировка на грунте не работает, контакт с поверхностью на что-то влияет.
Что ни говори, а идти по обычному земному суглинку было чертовски приятно. Глаз всё время цеплялся за знакомые растения: подорожник, лебеда, пустырник, крапива, а вон и репейник выставил из широких, как зонтики, листьев свои игольчатые соцветия. Покосившиеся плиты бетонного забора, ржавая колючая проволока… Как всё это привычно и как по-новому ощущается после девяти месяцев отсутствия! Всё же, я не позволил себе расслабляться и благодушничать, а придирчиво осмотрел всю стройку на предмет лежбищ бомжей, пытался заглядывать в щели стен и рассмотреть сквозь них «Амидалу». Нет, не видно, всё в порядке. И отсюда тоже. И отсюда. Сделав круг, я возвратился к кораблю. Отсутствовал я минут десять, не больше, а когда обогнул короткое крыло со сложенными ионизаторными панелями, обнаружил, что Сакис и Натуа сидят на откинутом пандусе снаружи корабля.