Ознакомительный фрагмент
class="empty-line"/>Княгиня Юрьевская
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ (цесаревичу)
Саша, ты?
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ
Увольте, дядя Костя. Я в фантомы не верю.
Выходят: первым царь, за ним наследник. Константин Николаевич и Юрьевская немного задержались: он подает ей упавшую шаль.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Не веришь в фантомы? Это ты зря. Есть многое на свете, друг Гораций…
Когда все вышли, оказывается, что в ложе был кто-то еще. Из-за портьеры появляется Девушка в Черном (ДвЧ). Ее лицо густо набелено. Звучит леденящая музыкальная тема ДвЧ.
Девушка несколько секунд смотрит в зал. Свет в ложе гаснет.
Митиюки: Константин Николаевич и Юрьевская едут в карете[2]
На закрытый занавес проецируется – сквозь снежную вьюгу – смутный вид вечерних улиц: темные контуры домов, тусклые окна, фонари. Стучат копыта. Диалог звучит в трансляции, самих актеров не видно.
Действие сцены митиюки обычно происходит на дорожке «ханамити» (слева)
ЮРЬЕВСКАЯ
Какой ужасный вечер! Можно ли быть такой жестокой! Ведь мы с ней ровесницы! Мой первый выход на публику, я готовилась, ночью почти не спала! И такой афронт! Сказалась больной! Все, конечно, видели: жена наследника демонстративно отсутствовала! «Небольшой грипп», каково? И Бульдожка тоже хорош. За весь вечер ни слова мне не сказал!
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Он очень любил мать. То, что отец всего через месяц после ее кончины женился на вас, было для Бульдожки ударом. Ну и Минни, конечно, подливает масла в огонь. Ее нервируют слухи о том, что ваш с Сэнди морганатический брак – лишь ступенька и что вы метите в императрицы.
ЮРЬЕВСКАЯ
Какая нелепость! Это совершенно невозможно! Да и зачем мне? Я и в кошмарном сне… Мне и положение морганатической супруги в тягость. Все эти косые взгляды, злобное шипение, улыбки на устах и ножи в спину… Насколько лучше было раньше, когда никто не знал… Ах, Константин Николаевич, милый, как же я завидую вам с Анни! Вы живете вместе столько лет, вы любите друг друга, все про это знают, все у вас бывают – и ничего.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Да, даже моя драгоценная супруга, сарделька немецкая, привыкла. Она сама по себе, мы с Анни сами по себе. Я всем так и говорю: там у меня жена терпимая, а тут любимая…
Картинка на занавесе останавливается. Это вид небольшого особняка Кузнецовой на Английском проспекте, 18 с уютно светящимися окнами.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Приехали. Нуте-с, посмотрим, чем нас поразит великая Радда-Бай. Говорят, ей две тысячи лет.
В особняке Кузнецовой
Перед закрытым занавесом навстречу друг другу идут с одной стороны Константин Николаевич и Юрьевская, с другой – Кузнецова, одетая скромнее, но элегантней светлейшей княгини.
КУЗНЕЦОВА
Cheri, наконец-то! Все уже в сборе… Китти, как мило! ([3] Целуется с Юрьевской.) Идемте, еще не началось. Мадам Радда-Бай медитирует.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Что она делает?
КУЗНЕЦОВА
Ничего, просто сидит и смотрит в одну точку. Но разговаривать нельзя. Я встречаю тебя, чтобы предупредить: пришел твой нудный Воронцов, как всегда «по важному делу». Я посадила его в кабинете. Не вздумай с ним застрять. Веди в гостиную, поговорите после…
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Да-да. (Идет.)
КУЗНЕЦОВА (вслед)
Через три минуты не появишься – оторву голову!
Константин Николаевич комично вжимает голову в плечи и изображает трусливый бег.
ЮРЬЕВСКАЯ
Ему сказала и тебе повторю. Как же я вам завидую! И с какой охотой поменялась бы с тобой местами! Вот бы твой был императором, а мой простым великим князем.
КУЗНЕЦОВА
Ну уж это, как говорит моя Настасья, «фигули на рогуле». Лучше расскажи, как всё прошло? На тебя сильно пялились? И главное: в чем была кривляка Минни?
Идут за кулисы.
ЮРЬЕВСКАЯ
Ты не поверишь! Она вообще не явилась! У нее, видишь ли, «небольшой грипп»…
Занавес раздвигается. Домашняя, совершенно непарадная обстановка. Полумрак, по стенам тусклый трепещущий свет газовых ламп. В луче света, прямо на полу, в[4] позе Брахмы сидит мадам Радда-Бай, немолодая грузная дама в сари, с блестящей точкой «тилака», приклеенной на лбу.
Гости – с полдюжины чопорно одетых дам и господ – расположились в креслах. Некоторые перешептываются. Играет тихая индийская музыка.
РАДДА-БАЙ (громко)
Омммммм…
Все вздрагивают.
В одной руке спиритки откуда ни возьмись появляется мундштук с пахитоской. В другой руке сам собой вспыхивает огонь – будто загорелся палец.
Все вскрикивают.
Мадам прикуривает, выпускает к потолку струйку дыма, и дым начинает сочиться отовсюду. Сцена словно окутывается туманом.
«Мадам Радда-Бай» (псевдоним Елены Блаватской)
В гостиной ахают.
Входят с одной стороны Кузнецова и Юрьевская; с другой – сосредоточенно разговаривающие Константин Николаевич и граф Воронцов, очень просто одетый, похожий на писателя Тургенева. Кузнецова прикладывает палец к губам: «Шшшш».
Кузнецова, Юрьевская и великий князь садятся в кресла, расположенные ближе всего к спиритке. Воронцов остается сзади и во время всей сцены стоит, прислонившись к колонне. Иногда усмехается, покачивает головой.
Радда-Бай с неожиданной легкостью, без помощи рук поднимается с пола, садится к столику, накрытому скатертью до пола. На столике посверкивающий шар из зеркальных осколков и гонг.
РАДДА-БАЙ
Я готова. Я наполнилась Силой, Которая Знает Всё. Спрашивайте, Сила ответит моими устами. Только прошу вас, не беспокойте ее пустяками.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Что ж… Ну, скажем: что сулит нашей России недавно начавшийся год, от рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первый?
Радда-Бай кивает. Прикрывает глаза.
РАДДА-БАЙ (говорит с закрытыми глазами, прерывисто)
Этот год особенный. Роковой. Он определит судьбу России и остального мира на долгие годы… Одно потянется за другим, колесо завертится, и уже не остановится, не остановится, не остановится… Всё дело в девятках… Это магическая цифра во многих верованиях… Девятка число Создателя Брахмы… В девятый час на кресте испустил дух Иисус Христос… У пифагорийцев «девять» худший из знаков… «1881» делится на две зеркальные части: восемнадцать и восемьдесят один. Восемнадцать – это дважды девять. Восемьдесят один – девятью девять… Страшное, страшное сочетание…
ВОРОНЦОВ
Это кто сейчас говорит: вы, мадам, или «Сила, Которая Знает Всё»?
РАДДА-БАЙ (открывает глаза; обычным голосом)
Это говорю я, используя знания, почерпнутые в сокровенных книгах.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ (с облегчением)
То есть, не как медиум, не как спиритка?
РАДДА-БАЙ
Я не спиритка. Я спиритуалистка.
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
А в чем разница?
РАДДА-БАЙ
Спиритуализм выше. Мы не инструмент Невидимой Силы, мы ее исследователи. Но прежде я была и медиумом. Я умею включать надсознательное зрение. Видеть невидимое. Для этого мне нужно войти в особенное состояние, приподнимающее дух и даже тело над суетной Землей. Хотите, чтобы я это сделала?
ВСЕ
Да-да… Просим ваc!.. Nous vous prions, mada-me![5]
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
Я читал поразительные отчеты о ваших полетах и откровениях. Сделайте милость, мадам, загляните в невидимое!
ВОРОНЦОВ (взглянув на часы)
Да, приподнимите тело над суетной Землей, и покончим с этим.
Радда-Бай снова закрывает глаза. Бьет в гонг. Раздается удивительно глубокий и долгий звук. Крутит шар. По сцене и по всему зрительному залу бегут разноцветные блики. Мадам рывком поднимается, будто притянутая магнитом. Вся вытягивается кверху и начинает медленно подниматься – выше, выше. Она парит в воздухе. Газовый свет дрожит и трепещет. Слышатся странные звуки.
РАДДА-БАЙ (широко раскрыв глаза, смотрит куда-то за край сцены)
Боже, это она! Она! Как страшно!
Все оборачиваются, но в той стороне только темнота.
КУЗНЕЦОВА
Кто «она»? Мы никого не видим.
РАДДА-БАЙ
Она, она! Богиня Ужаса! (Простирает руку.) The Goddess of Terror![6]
Левитация
В углу сцены вспыхивает белый свет. Там неподвижно стоит Девушка