Дайана Стивенс одобрительно вскидывает брови.
Корделия пошатывается, хватается за локоть Миртл.
«Если бы мы знали, что сделаем тебе так больно…»
— Но вы сделали, — четко произносит Мэллори вслух. — Добро умывается кровью тех, кто усомнился в его миролюбии.
Нет, она не может отмыть поступки Майкла даже перед самой собой, не может обелить его в собственных глазах. Яд останется ядом, а Лэнгдон был и остается сыном Дьявола и темным колдуном, обрушившим на планету ядерные бомбы. Но он никогда не прикрывался добрыми намерениями, чтобы замести следы собственной несправедливости, а поступал по собственным принципам и своим убеждениям. Какими бы они ни были. И это импонирует Мэллори куда сильнее, чем гордыня самых первых в мире феминисток, обладавших колдовскими способностями.
На мгновение застигнутая врасплох Корделия раскрывает перед Мэллори свои мысли, и прежде, чем Верховная успевает захлопнуть их обратно, та понимает: Ковен и правда знал, что именно грядет. Ковен ничего не сделал.
Майкл ей не солгал.
Они наблюдали, как мир погибает в огне и радиации. Они полтора года прятались, чтобы явиться и заявить Майклу Лэнгдону, будто собираются его победить, и ни на минуту не сомневались в своей победе, ведь они, к черту, женщины. Они ведьмы. И у них должна была быть сила Мэллори.
Ведьмы ошиблись.
У ног Мэллори шипят змеи, кольцами свиваются вокруг её щиколоток, скользят по босым ступням.
— Мы пытались уберечь тебя, детка, — Миртл не сводит глаз с пятнистых змеиных тел. — Если бы тебя нашли…
— Меня нашли. Но умерла я не от рук Майкла Лэнгдона. И вы это знали, — по лицу Корделии Мэллори видит, что попала в точку, и всё, что говорил Майкл, подтверждается для неё снова и снова. — Знали и не пришли, чтобы вытащить меня отсюда, — её голос предательски вздрагивает. — Не пришли, чтобы увести меня из лабиринта, в котором я могла застрять навсегда, — она не думала, что будет так больно, а остановиться уже не может. — Не из-за вас я здесь.
Сила клубится вокруг неё, сгущает воздух так, что становится трудно дышать. Мэллори ещё плохо владеет ею, и голова у неё начинает болеть, боль идет волной от затылка на лоб. Она оступается, делает неловкий шаг назад, и Майкл подхватывает её, влечет к себе. Сильные руки смыкаются на её талии, Лэнгдон склоняется к её уху:
— Я здесь, Мэллори. Я помогу.
Она откидывается назад, всем телом прижимаясь к нему, закрывает глаза, ныряет в их общую тьму, в их общую силу. Светлый поток мешается с темным, электрический свет моргает, а пламя в камине вспыхивает с треском.
Без тьмы не бывает света. Без света тьма — ничто.
— Вот сучка! — кусок угля попадает на подол платья Мэдисон, и та отшвыривает его прочь, не давая тонкой ткани загореться. — Лучше бы ты не возвращалась из мертвых!
На её мелкую зависть Мэллори плевать. Она знает, что особого вреда Ковену не причинила, они и не старались — вся мощь была направлена скорее на обстановку вокруг ведьм, чем на них самих. Зачем тратить силу на мелкое столкновение, на первую встречу?
Всё ещё впереди.
Корделия бы сказала, что эти мысли не принадлежат Мэллори, да только она точно знает, что они — её собственные, никем не навязанные, настоящие.
«Ты поразительна, — Майкл явно наслаждается происходящим. — Разве тебе не хорошо сейчас?»
«Лучше некуда, — отвечает она. — Ты абсолютно прав»
«Есть вещи и лучше, но это потом», — он смеется в её мыслях, забавляется, и ей тоже весело, как и ему.
Поток силы слабеет. Мэллори распахивает глаза. Коко таращится на неё опять, будто не верит в увиденное своими же глазами. Каминный огонь утихает, возвращаясь в прежнее, привычное состояние, свет стабилизируется. Пол снова усыпан осколками ламп, не выдержавших напора.
Корделия смотрит так, будто из её груди вынули сердце.
Майкл зарывается носом в волосы Мэллори, и это — самый их близкий контакт за всё это время. Дрожь проходит по её спине, от шеи до поясницы. От всплеска магии пересыхает во рту, и она ловит ртом воздух, чтобы утихомирить пустыню в глотке; каждый вдох царапает горло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Я покидаю Ковен, — возможно, ещё некоторое время назад она не могла бы и представить, что поступит так. Теперь это кажется единственным выходом. — У Верховной нет больше власти надо мной.
Она была последней надеждой Корделии Гуд, и эта надежда ускользала сквозь пальцы. Майкл молчит, жмурится, крепче прижимая Мэллори к себе. Он сдал ей в руки все карты и лишь ждал, как она поведёт себя дальше, а его разум был открыт для неё здесь и сейчас. Она знает… уверена, что, реши она уйти с ведьмами, он не держал бы её, ибо тёмная магия, как и любая магия вообще, строится на свободе воли, только пределы у этой свободы разные.
Раньше для Мэллори они ограничивались властью Ковена.
Пределов больше нет.
Змеи шипят-шипят-шипят, шевелят раздвоенными языками.
Мэллори ощущает, как рвется связь между ней и её сестрами, с треском и болью. Она знала, что так будет, но не была готова, и если бы руки Лэнгдона не обвивались вокруг неё, она бы упала. Но сила — при ней, и при ней и останется. Боль достигает своего апогея, взвивается, выворачивая наизнанку грудную клетку, и исчезает. Как пропадает и связь, а в голове — тишина, непривычно оглушающая после ведьминских голосов.
Её выбор сделан, к добру или к худу.
Мэллори поднимает на Корделию взгляд.
— Я вам не рада, — тихо произносит она.
Битва была выиграна, однако противостояние только началось, и война грядет. Ковен просто так не отступится, он захочет убить Лэнгдона и вернуть блудную ведьму. Верховная качает головой.
— Ты всегда сможешь вернуться к нам, Мэллори.
Сможет.
Только зачем?
Когда двери бункера захлопываются, отрезая Мэллори и Майкла Лэнгдона от ведьм, исчезающих в ядерной зиме, Мэллори ощущает невероятную усталость. Она утыкается лбом в плечо Майкла и смыкает руки за его спиной. Вдыхает запах засохших цветов и кожи, впитывает его силу, восстанавливая свою.
Он не отстраняется, а обнимает сильнее.
— Когда ведьмы вернутся, нас уже здесь не будет.
Мэллори вскидывает на него глаза.
— Я обещал Святилище, — Майкл приподнимает её лицо за подбородок, и ей кажется, будто она видит того мальчишку, защитившего мисс Мид от оскорблений продавца в супермаркете. — А я выполняю свои обещания.
И с этим, пожалуй, сложно поспорить.