Воздух упруго толкнул под лопатки, не желая принимать тело. Уши заложило, ладони вскинулись. Зай не падал, он взлетал вниз. Только за его спиной не было крыльев, и потому он тонул в небе. Сознание отделилось от внешней оболочки и зависло где-то сбоку, наблюдая за долгим погружением в неуклонно приближающийся мир.
Когда пик башни отступил к облакам, из разбитого окна показалась Викки. Ветер подхватил светлые пряди, и это в миг привело мысли в порядок. Сработал инстинкт самосохранения. Зай с усилием перевернулся на живот, рука так естественно обратилась мечом, словно всегда им была. Лезвие искрами заскрипело по боку здания, царапая его, оплавляя крепкие листы. Когда до земли остался с десяток метров, падение настолько замедлилось, что Зай смог коснуться подошвами стены без опасения сломать ноги. Оттолкнувшись от нее, он перескочил на крышу пристройки. Долгая работа в Депо заставила выучить схему вращения коридоров. Перебираясь по ним сверху, Зай достиг шестерни с курсирующими до склада платформами.
Зимой железный путь требовал постоянной смазки, из-за чего куклы выходили на открытые площадки чаще обычного. Сейчас один кукла убирал подтаявший снег, вычищая шестерню от центра к зубчатым краям. Ему не было никакого дела до Зая, проскользнувшего мимо к нужной платформе.
Ветер понемногу унялся. Зай миновал шлагбаум, установленный скорее для вида, теневой стороной. А дальше без особого труда короткими перебежками добрался до самого видного и одновременно самого спокойного места во всем Лунном городе: до заброшенного кафедрального собора.
— Как в старые времена.
В этом присутствовало что-то ироничное. Все так же открывалась дыра в стене, если сдвинуть заградительную сетку в нужном месте. На затерянном в узком проулке участке были выкручены болты. Зай проникал сюда еще юнцом, держа держа под мышкой ломоть ворованного хлеба. Собор являлся домом для тех, кому некуда пойти.
Колонны, обрамляющие огромный зал, ничуть не изменились. Облупившаяся на фресках краска придавала таинственности. Зай коснулся запыленных перил, собрав серость под ногти. Сейчас эта грязь ощущалась реальнее всего в мире.
На четвертом этаже располагалась любимая галерея Зая. Огибая собор овалом, она щерилась на город подернутыми паутиной окнами. Витраж, где Зай просиживал долгие ночи, остался цел, как и старая керосиновая лампа. Она до основания проржавела и покрылась черными пятнами. Раньше Зай зажигал ее каждую ночь и грел о теплые бока ладони. Будто бы только вчера он тратил последнюю спичку, надеясь, что утром раздобудет новые.
Присев у окна, Зай уставился на улицу. С четвертого этажа виднелись Депо и соборная площадь, отлично освещенная даже ночью. Зай снова стал тем, кого не хотят видеть на улицах. Но если раньше при поимке его ждала тюрьма, то отныне — препарация.
Взгляд коснулся механической руки. Она работала исправно, пальцы сгибались, стоило приложить небольшое усилие. Ангел сделал отличную руку. Ангел, Нейха, Айша… Возвращаться не только домой, но и на Черный рынок представлялось опасным. Зай не хотел поставить под удар короля воронов. Пусть Черный рынок существовал по особым правилам, Нейха не смог бы пойти против воли Аркуса, выраженной прямым приказом.
— Воля Аркуса.
Временами собственные слова звучали чужеродно. Они были связаны с мыслями, но как-то слишком косвенно, отчего давались с трудом, утяжелялись жестяными нотками. Это и значило стать сомброй? Пока Зай не ощущал изменений. Сил прибавилось, но и все. Пить только хотелось. Даже трансформация тела воспринималась как нечто естественное. Неужели сомбры ощущали себя также? Вздор, они ведь питались людьми. Зай убивал сомбр без сожалений. У этих тварей разум и душа отсутствовали.
Кукла в длинном пальто пересек соборную площадь, спрятав от бурана нос в воротнике. Снег бросался в лицо пригоршнями, но он упорно шел, невзирая на трудности. В какой-то мере куклы были лучше людей. Выносливее, сдержаннее и, вероятно, добрее. Куклы не причиняют вреда и не знают сомнений, следуя своим задачам. Зай тоже пытался так жить. Но в итоге он уничтожил Врукахруки. Что будет дальше?
Хаос. Должен воцариться хаос. Чтобы Депо провалилось под землю, город пришел в движение, началась паника. Только все осталось, как было. Депо на месте, куклы выполняют работу, люди спят в ожидании нового утра. Никто не заметил, как Зай сломал мир.
— Завтра.
Последствия объявятся завтра, когда некому станет отдавать приказы и нарушится работа всех служб. Задания кончатся, куклы будут бездумно повторять старые. Скажется потеря двенадцати садовников, всплывет нехватка рабочих рук. Тогда все изменится, оно просто не может остаться прежним.
Затылок проехался по холодной стене, Зай вперился в потолок. Было спокойно и холодно. Привычный мир истлел, а нового еще не нашлось. Оставалось затеряться в толпе, избегая смерти, или же довести начатое до конца. Тогда кто-то обязательно погибнет. Не просто кто-то, а тот, кто все это начал. Тот, из-за кого все пошло наперекосяк. Тутти.
— Потому что я вестник смерти.
Точка в небе приблизилась и увеличилась, пока не стала дирижаблем. Его металлические прутья обвивали кожа и кости, нос выпирал полумесяцем. Бхутешам отсюда казался размером с полпальца, но наверняка был битком набит людьми.
— Вестник.
Старое имя открепилось, как сбрасывает змея шкуру в период линьки. Его больше не существовало. Отречение свершилось, прошлое погибло под гнетом настоящего. Больше никто не назовет Зая по-старому, никто не узнает, какое имя дала ему Райви. К лучшему.
В ладонь ткнулся носом бродячий кот. Темная шерсть масляно лоснилась, облезлый хвост покачивался из стороны в сторону. Кот хозяйски заполз на колени и свернулся клубком, тут же задремав. Для него не существовало проблем, не было Аркуса с его приказами и чередой непрекращающихся смертей. Он был сам по себе, и ему можно было позавидовать. Учиться тому, как надо жить, следовало именно у кота.
Пышная туча заволокла луну, скрыв город от ее желтого глаза. Под размеренное мурлыканье Зай задремал, уронив голову на плечо. Ему снилась Викки, которой при ближайшем рассмотрении оказалась Райви. А еще Восьмой и Нейха, сидевшие за одним столом и игравшие в Сороку. В своем сне Зай был очень счастлив. Только то самое пресловутое “завтра” однажды должно было наступить.