Судя по тому, как глаза сестры заволокло пеленой грез, она мечтала, что на корабле приплывет какой-нибудь молодой, статный дворянин, на худой конец — военный.
— Хей! Ильхо! — донеслось откуда-то снизу. Лолли вскрикнула, когда над перилами террасы показалась голова Тео. В сумерках и в тени крыши он был почти черен лицом.
— Ай, иду, Тео!
Ильхо махнул на прощание сестре, во все глаза глядевшей на карабкающегося как обезьяна Тео.
— Лолли, Лолли! — издалека послышался теткин голос, полный злости и беспокойства.
Но Ильхо в сопровождении друга уже спускался вниз по отвесной стене. На его счастье, в Коралловом замке не было ни одной прямой линии, ни одной ровной поверхности, и выступов для рук и ног было предостаточно.
Закат, как всегда, торопился. Он отгорал в здешних местах столь стремительно, что полюбоваться им удавалось не каждому.
Южная ночь пахла нежно, сладко.
При свете солнца все взоры невольно устремлялись к океану. Остров же казался песчинкой в его водах. Глубокие синие волны вдали и лазурные вблизи — они искрились в ярких лучах.
Но стоило солнцу зайти, как океан превращался в темное рокочущее ничто, в пустоту, в непроглядную пучину, а их маленький клочок земли становился убежищем посреди хаоса.
Простой народ любил веселиться. Забот днем хватало, хоть никого и не принуждали работать до изнеможения, а с наступлением темноты люди в возрасте любили посидеть в местном баре, скоротать вечер за разговором, песней и чарочкой самодельного вина или водки. Но молодые — и парни, и девушки — раз в неделю, перед Божьим днем, стекались к пляжу, который так и прозвали — Зеленым, не столько из-за пышной оправы в виде хитросплетения гибких корней и раскидистых крон невысоких деревьев, сколько из-за того, что это было излюбленное место зеленых юнцов, устраивающих танцы, жгущих костры, распевающих песни, любителей состязаться в незатейливых играх.
Ильхо с Тео пробирались сквозь заросли, обходя тропинку. Вдалеке, перекликаясь с волнами, звенели под быстрыми и ловкими пальцами гитарные струны. В музыкальности местным было не отказать: жизнь под солнцем в окружении волн располагала слышать и слушать. Музыку они могли извлечь из чего угодно — казалось, даже из воздуха. И, если под рукой не оказывалось музыкального инструмента, им могли послужить горшки и палки, песок в раковинах, панцири черепах — все что угодно.
В замке развлечения были редкостью. Да и те чопорные приемы, что устраивались для редких и немногочисленных гостей, были далеки от простого безмятежного веселья на ночном берегу.
А на пляже было на что поглядеть. Парни избавлялись от рубашек и жилеток, оставаясь в одних подвернутых к коленям штанах, а то и вовсе обходились набедренными повязками. Девушки же сбрасывали опостылевшие в жару платья и оставались лишь сорочках, подолы которых подвязывали узлом сбоку, чтобы укоротить до колен, а то и выше. А те, что посмелее, прикрывали тело набедренной повязкой, стягивая грудь полоской ткани. Ночь дарила свободу делать то, что не осмелишься при свете дня.
Когда Ильхо добрался до пляжа и Тео догнал его, на ходу переправляя косу — вплетая в нее ленту с колокольчиками, что нежно звенели при каждом движении, — на месте уже было полно народу. Кто-то успевал еще искупаться, ведь именно с этой стороны острова был лучший заход в воду, кто-то разжигал большой костер, стаскивая и ломая сухие ветки, вразнобой наигрывали мелодии, другие же просто шумели, перебрасываясь шутками и с оглушительной радостью приветствуя друзей. Девушки звонко смеялись и порой — то одна, то другая — срывались с места, преследуемые босыми быстроногими парнями, задыхаясь от смеха и азарта погони.
Ильхо не делал важности из своего появления. Он всех здесь знал, все знали его — главное, что в ближайшее время ему будет все равно, кто он и кто они.
*
Работа на пролетах кипела. Герцог обошел кузнечно-прессовый цех в сопровождении начальника ночной смены. Нужно было убедиться, что угля хватит до следующей поставки и что к тому времени, как с Большой Земли придут корабли, все машины будут готовы и перепроверены. Но эти вопросы он собирался задать уже цеху сборки.
Механизмы протяжно скрипели, но исправно выполняли свою работу. Начальник ночной смены с привычной местной доброжелательностью докладывал о своевременном выполнении плана. В цеху даже ночью от печей исходил жар, но его рабочие были готовы к подобным условиям. Пот не сильно досаждал им.
Все же эти люди были исполнительнее и послушнее, чем первые прибывшие сюда в самом начале его ссылки. Не зря он позже отослал прочь всех неугодных.
В своих людях нужно быть уверенным: что они не схалтурят ни на одном из этапов кропотливой работы и что не выдадут его секретов.
Из года в год в условленное время к причалу на островке Встречи, находящемуся на расстоянии всего трети морской мили, приходит караван кораблей: три судна для перевозки грузов и обязательно два военных для сопровождения.
Он отправляет им навстречу лодки, груженные готовыми машинами, а те в ответ пересылают им все необходимое, что нельзя добыть на острове: специи, ткани, лекарства, новые инструменты, предметы роскоши и самое важное — сырье и топливо, как для производства, так и для его научных изысканий. Такой вот натуральный обмен. Жалкие крохи, которые он получает в обмен на то, что может сносно жить и даже творить, но не слишком дерзко. Дерзость и смелость караются цивилизованным обществом.
Герцог удостоверился, что и без него здесь работа спорится, и вышел на свежий воздух, радуясь, что хотя бы под открытым небом жара спала. Ему доложили, что Ильхо прослонялся по Цехам отведенные ему три дня, потравил байки о морских чудищах с рабочими, развлек их своими фокусами и несколько раз с неподдельным интересом выслушал пояснения об этапах производства, но залетавшее ему в одно ухо, как обычно, тут же вылетало из другого.
Мальчишке девятнадцать, а он даже не думает о собственной судьбе. Кто он без наследия своего отца? Простой оборванец, без знаний, умений и с доской под мышкой.
Но ведь очевидно: парень не глуп. Отнюдь.
Здесь нужен катализатор… И их гостья вполне может сыграть эту роль.
Её появления Герцог ожидал со дня на день.
*
Ильхо набил трубку травкой, которой только что разжился у Лута, фермера, поджег тлеющей веточкой, принесенной от костра, и раскурил. Тео наблюдал за ним с беспокойством.
— Не кури эту дурь, потом будет казаться всякое. Лут сам говорил, что у него до сих пор видения, хотя уже несколько дней прошло. Говорит, что видит, что было с ним еще до того, как он на свет появился, и слышит голоса.
Ильхо затянулся покрепче и ухмыльнулся, глупо и счастливо. Тео не в курсе, что он уже дважды пробовал и ему нравилось чувствовать, как тело и разум разъединяются и он не знает, где реальность, а где бред затуманенного сознания.
Они сидели в отдалении от плясок, у кромки прибоя, на песке, расслабив спины и вытянув ноги. Ни отсветы пламени, ни тени танцующих не дотягивались до них. Тут было тише.
— Попробуй, — Ильхо протянул трубку Тео. Друг помедлил; он всегда был слишком вдумчивым и осторожным, но, наверное, за это и нравился ему, не знавшему порой, где та граница, за которую нельзя переступать.
Все же Тео принял трубку и неумело затянулся, тут же зайдясь кашлем. Ильхо залился смехом, когда посмотрел в помутневшие, слезящиеся глаза друга. Тот захохотал мгновением позже, просто потому что вместе они могли смеяться и вовсе без травки, и для этого им не нужны были особые причины.
Была еще одна вещь, которой Ильхо мог заниматься часами напролет, — это, раскинувшись на песке, заложив руки за голову, глядеть на небо, щедро усыпанное звездами, большими и маленькими, и прорезанное от края до края вздувшейся, словно шрам, окутанной розовой дымкой и переливающейся от лилового к темно-синему туманностью. Сложно на самом деле было определить, какого же она цвета. В разные ночи и под разными углами она могла казаться чем-то одним, а потом менять и цвет, и форму. Но на землю и океан она проливала рассеянный розоватый свет, легкий и мерцающий.