534
По мнению Данта число избранных до и после Христа должно быть одинаково. Это своеобразное верование основывается на распространенном в средние века ожидании скорой кончины мира, которая, разумеется, в предупреждении, что пустых мест остается мало. При виде душ детей, которые без собственной заслуги распределены но различным степеням, в Данте поднимаются сомнения, не случайность ли это и почему эго так (49 и 5). Первое решительно отрицается (52, 60); причиною второго выставлено Божественное предопределение, скрытых оснований которого мы не в силах доискаться (61, 65), но которого действие проявляется в примерах Св. Писания напр. в Иакове к Исаве, так что нам остается лишь смиренно преклоняться перед ним (66, 75). Впрочем эти акты Божественного предопределения, хотя и необъяснимы, тем не менее подчинены известным законам, и Дант исчисляет условия (43) спасения младенцев: в первые века вера отцов, от Авраама обрезание; после Христа все не получившие крещения остаются в Лимбе Ада (76, 84). Так завершает Дант свои неоднократные рассуждения о благодатном предопределении.
535
Цвет волос является лишь внешней аналогией внутреннего различия братьев
536
Бросая ретроспективный взгляд на все предшествовавшее рассуждение, можно только удивляться странности, почему Дант в последнем отделе Рая, где курс его познания завершен и где место лишь чистому созерцанию, страдает сомнениями и влагает в уста Св. Бернарда их разрешение; еще страннее, что это разрешение менее чем где либо в другом месте поэмы удовлетворительно. Три условия блаженства младенцев чересчур кратки, неопределенны и неточны; являются вопросы, что же сталось с языческими детьми первых веков и с женским ветхозаветным поколением? Допущены ли первые в небо непосредственно, как язычники девятнадцатой песни или после долгого ожидания в Лимбе? На веки ли осуждены младенцы нехристианского периода или лишь до страшного суда? Но эта неопределенность необходима даже и на такой высоте; глубина и обширность Божественного предопределения – как, например, в данном случае – необъятна для человеческого знания, ускользая от него даже на границе вечности (только на границе!), на которой Дант находится; вот в чем мотив и смысл этого места. Ни о какой непоследовательности не может быть и речи. Как мы уже неоднократно видели ив XIX – 33 и XX, 72 поэт высоко перерос догму воззрений своего времени; положения его учителей и схоластиков его не удовлетворяли, но высказать иные более мягкие взгляды он не решается, покуда мысль его не дояре, в Божественном свете. Не случайно и то, что он влагает это в уста Св. Бернарду, который свое рассуждение об участи некрещеных детей заключает словами: nun: ultra, penes Dcum est, non me deiinire.
537
Евангелист Иоанн.
538
Называя свое путешествие сном, Дант намекает на близкое окончание поэмы. Едва ли последующее сравнение отличается вкусом.
539
В последних стихах, начиная с 142, намечается вкратце более точно, на основании происшедшего, программа предстоящего после исполненного основного условия приобщения Данта в lumen gloriae, после подробного созерцания царства славы как непосредственного отблеска Божества (первая и вторая ступень); далее идет третья ступень состоящая в созерцания Божества в той мере, так это возможно твари. Для этого Бернард настаивает на необходимости молитвы (145, 147) и именно молитвы к Св. Деве (148), которую Св. Бернард и начинает (151). Здесь является вопрос почему Беатриче поручала руководство Дантом Св. Бернарду и почему никто иной, как он, в силах привести поэта к последней цели? Зачем здесь нужно появление третьего лица и именно Св. Бернарда, вся роль которого ограничивается произнесением молитвы, как будто сам Дант не мог этого сделать? Если ранее Св. Бернард продолжал объяснение внутренности Небесной Розы, начатое Беатриче, то теперь он бесспорно выступает самостоятельнее. Как мы уже внаем из прим. к XXX, Дант достиг такой зрелости и свободы, что ему не нужен более вожатый или посредник; значит рол Св. Бернарда иная. Считая его за олицетворение мистического погружения в Божество, что неоспоримо, мы все-таки можем предполагать его излишество даже как аллегории. Судя по всему развитию Б. К., Дант сам должен явиться этим олицетворением, сам непосредственно должен упиться Божественного света и явиться пред престолом Бога в состоянии глубочайшего погружения в Божество и высшей меры близости к Нему, которую мы видим достигнутою в Св. Бернарде. Таков он и есть действительно по духу. Но так как речь идет не о созерцании Бога благочестивою душою, а о действительном лицезрении его на лоне вечности и телесно, а для этого требуется быть просветленным духом, то в этом смысле Дант еще несовершенен и неспособен к полному лицезрению, будучи смертным. Как человек плоти, подвергнуть он сну своего великого пути и как таковой должен вернуться обратно на землю. Не без умысла об этом напоминает Св. Бернард в ст. 139 той и в ст. 34, 37 следующей песни, где он молить отнять на минуту туман его смертности. Если поэт до сих пор возводить в тип самого себя в широкой картине психологического развития человеческого сердца под руководством разума и благодати, то теперь сны уже более не в силах этого сделать. Ему нужно дополнение к своему типическому «я», которое, будучи еще во плоти, не может достигнуть того, что достижимо лишь просветленному духу. Таким дополнением является Св. Бернард, который, будучи не столько олицетворением мистики или исторического мистицизма, сколько высшей потенцией самого Данта и его перформативной объективацией, в том смысле произносит и свою молитву, которою Дант сам мог молиться, но которую может произнести только просветленный дух: так она полна смелого чувства единения с Мариею и всем сонмом святых, возвышен наго взгляда па смертное, победоносной опытности в том, что последние «туманы» смертности силою вечной любви, не смотра на прочие земные склонности, будут отняты от погруженного в Бога сердца, порукою в чем это и случается на одно мгновение с Дантом. Поэтому Св. Бернард постоянно отождествляет себя с ним, являясь его alter ego. Он не говорит ему: подними взгляд или я поведу тебя, а пряно употребляет первое лицо мы или обращается от его лица к Св. Деве.
540
Значение Св. Девы в поэме объясняется смыслом и содержанием произносимой молитвы, а также значением самого Св. Бернарда; Она является не только посредницей и молитвенницей за поэта; еще в II, 94 Ада мы встречались с упоминанием о Ее роли в деле спасения Данта; там Она являлась одною из трех жен, трех аллегорических моментов небесного милосердия. Теперь Она является последнею инстанцией даруемого поэту благодатного откровения – и вот в этом Ее особое значение и необходимость Ее посредничества: дело в том, что Она единственное существо, просветленное и телесно, так что полного и реального созерцания Божества можно достигнуть лишь путем полного единения с Нею. Знаменательно то, что результатом молитвы является лишь взгляд Св. Девы, обращенный от просителя к Вечному Свету, немой взгляд, ясно исключающий представление о каком либо внешнем ходатайстве, но подразумевающий внутреннее и абсолютное взаимное понимание субъекта и объекта этого взгляда, – в чем Дант не только значительно возвышается над понятиями своего времени, но и пытается дать своим представлениям образное выражение.
541
Не Мария и не Св. Бернард, а Внутренняя необходимость побуждали Данта устремить свои взоры к Богу; и он чувствует, что в это мгновенье его искавший и стремившийся без отдыха дух впервые получает успокоение.
542
Божество всегда остается превыше всякого разумения.
543
Теперь подготовленное око духа может выносят чистый свет Божества, подкрепляемое исходящею от последнего благодатною силою (ст. 100, 112), вне которой – для него ослепление и уничтожение.
544
Этим слиянием начинается собственно созерцание поэтом Божества до полного в Него погружения, т. е. до тех пор, пока в нем истощится вся способность созерцания.
545
Сравн. ст. 58. По радости, пробуждаемой одним воспоминанием этого созерцания Божества, Дант заключает, что это событие, представляющееся ему теперь страшно давним – словно поход Аргонавтов, – действительно произошло.
546
Еще в ст. 67-106 преднамечена неутрачиваемость предстоящего высшего блаженства; ибо созерцание Бога есть сознаваемое совершенство, заполняющее всю душу настолько, что все остальное кажется низменным и презренным.
547
В этом месте поэт подчеркивает два момента, соответствующие двум главным точкам зрения на последующее. Сперва Дант созерцает (ст. 85 – 105), – одно из гениальнейших мест Б. К. – всю полноту творческой жизни, существенное и случайное, непосредственное творение (конец VII песни, а также XIII, 52) в его единении с Богом, как своею первопричиною, первоформою. Мир ему является органическим целым, являющимся совершенным в Боге, как совершенном благе, и только вне последнего теряющим это совершенство (ст. 103, XXX, 88). Потом поэт созерцает Божественную Сущность, поскольку она, являясь целью Откровения, открывается в своей чудесной троичности; причем у поэта исчезает и мышление, и фантазия, ибо он, проникнутый молнией внезапного просветления, чувствует всего себя добровольно и полно слитым с Божеством, – что и составляет unio mystica, самую высшую ступень духовности и самую смелую цель его долгого пути.