И с миром всем теряя связь,
И уходя в бездонье,
Пролить хоть чуточку боясь,
Беру твой лик в ладони.
Все мягче складки возле рта,
Все ближе взгляд скитальца…
Уходит тихо, как вода,
Лицо твое сквозь пальцы.
***
Согласно осени по саду завитой,
Согласно цвету глаз моих и нраву,
Ты нынче разгуляешься на славу,
Мой ласковый бродяга золотой.
Но перед тем, как ты покинешь дом,
И этот сад, и это перелесье,
Взгляни, как свет спокоен в поднебесье
И каждый луч надеждою ведом.
Все праздник мне пророчит и подвох.
И речь моя, текущая неспешно,
Спокойна так, что это неизбежно
Не кончится добром. Помилуй бог,
Как нынче я пропащего люблю,
Как нынче я ни в чем не укоряю.
И письма старые по садику теряю,
И даже оправдаться не велю.
Лишь припадаю сердцем и щекой
К листу, летящему на муку и на славу.
И больше не желаю ничего,
Согласно цвету глаз твоих и нраву.
Пёрышко
Лишь тронула рукою эту дверь я -
И вспомнила, как в детстве я играла.
И вспомнила опять, как птичьи перья
Девчонка на болоте собирала.
Зачем она босая выходила
В болотный лес из тёмного домовья?
Водой студёной ноги ей сводило
До жгучих слёз... Мой милый, не довольно ль?..
Спаси меня от грёз моих в апреле.
Уже не растопить в ненастье печь мне.
Из перьев журавлиных ожерелье
На шее и курлычет, и трепещет.
Бери седую голову в ладони,
Целуй вслепую лоб, глаза, ресницы.
Всё выстудили ветры в нашем доме.
Лишь девочка, как маленькая жрица,
Сидит, поджавши ноги, на пороге,
И перья на ветру перебирает.
Ее глаза беспомощны и строги...
На пёрышке дремучий бор витает.
На пёрышке и птицы все, и звери
Сошлись навек, в одном поверье греясь.
И девочка - душа твоя и прелесть -
Бежит босая, перышку доверясь.
Ты думаешь, какой-то из миров ей
Милее обветшалой этой кровли?
Ты думаешь... А все того не стоит...
Бери льняную голову в ладони,
Целуй глаза и выцветшие брови,
Пока перо в глухом болоте тонет.
***
И кто бы знал, как сердцу мил
И цвет, и вкус полыни…
А это платье он любил
И помнил бы доныне,
Как только помнят серый мох
На стенах колокольни,
Где благовест, как тайный вздох,
Все глуше и покойней.
Где столько сущего всего
Ликует кратким летом…
Но это свыше сил его –
Так долго помнить это.
Прощание
Гнил палый лист. Лицом поблекнув,
Сама земля звала к застолью.
Ребенок плачущий
калеку
Вел за руку по заоколью.
Старик был слеп и все на ощупь
Старался мальчика погладить.
Знобило маленькую рощу,
Как женщину в больничном платье.
Она на цыпочки вставала –
Едва-едва держали корни.
Ее уже давно не стало,
Она смирится с этим вскоре.
***
А в поле вновь столбы да рельсы…
Скитаясь долгими веками,
Ветрами стали погорельцы,
А пепелища – облаками.
И мы уже не стонем сердцем
Над незабвенным пепелищем.
И мы, потомки погорельцев,
Свой отчий дом на небе ищем.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вольному - воля
***
«Вольному – воля,
спасенному – рай».
Над головою –
неведомый край.
Все, как на свете,
как на Руси.
Ветер, мой ветер,
степью неси!
Степи, несите
росою меня.
Луч ненасытен
в зареве дня.
И по лучу я
ввысь поднимусь,
И заночую,
и огляжусь:
И после смерти
все зелено,
Все, как на свете,
кажется,
но…
Кто же я?! Что я?!
И не пытай…
Это ли воля?!
Это ли рай?!
***
Душа моя не ведала оков
И поднималась вдруг до облаков,
И проникалась таинством и волей.
И полусферы всех колоколов
Срастались с колокольчиками в поле.
Там зазевалась глупая пчела,
Осталась и дневать и ночевать,
Носиться беспробудно с каплей меда.
И понимать я смутно начала –
Из этой воли скудной
нет исхода.
Татарник
И это значит воля?!
Душа опять травою
по полю!..
и нет как нет управы!
И стебель пятиглавый
Татарника
пылает,
И праздника
желает
Душа!
И воля – каждый шаг!
Все воля! –
даже если
Скатилась голова…
А птицы в поднебесье
Летят,
но все на месте
Пернатая трава
Татарника
пылает,
И странника
качает
Земля…
И мне в моих полях
И спится,
и не спится,
И снится,
и не снится…
И корни вглубь землицы
Летят,
как будто птицы.
А птицы ввысь –
корнями…
И все полно огнями!
И звездный небосвод
Татарником цветет!
Ночное путешествие
Под холщовым крылом –
Голос мой да еще
Скрип сосновых оглоблей.
Как телега, наш челн…
Как целую тебя горячо!
Как смотрю исподлобья…
Под холщовым крылом
Как люблю я тебя!
А по небу, скрипя,
Едет наша телега.
Свесив ноги, сижу.
Может быть, согрешу –
Жди до третьего снега.
А лишь выпадет снег,
От макушки до пят
Я – и пленница, я – и воля…
То не треплется мех –
То лучи шелестят,
Как на юной сосне хвоя.
И одна я сосна
Да на весь Млечный путь.
И одна я в пути чащоба.
Не пройти, не свернуть…
Хоть скажи что-нибудь,
Чтобы навстречу рвануться, чтобы
Заметался в капкане
На млечной тропе
Клок соснового меха…
Это в зареве канет,
Не станет тебе
Ни привета, ни эха…
***
Со щитом душа иль на щите -
Для неё погибельно едино.
А душа привыкла к нищете,
Как привыкла глиною быть глина,
Что хотя любою стать могла,
Но всегда землёй, землёй по сути,
А не обожжённой добела
Стенкой в разрисованном сосуде.
Так влечет на гибель и на крах,
Чтоб сосуд распался тонкостенный
На ручей и глинистый овраг,
И на все подробности Вселенной.
***
Птица птицей…
а воля волей…
пахнет облако прелой хвоей,
и змеино пружинит мхами
приболотной земли дыханье.
Вроде путь мой да не по краю –
А тропу-то я прогибаю,
А ветлу-то я пригибаю,
Шаг баюкаю: баю-баю.
Шаг баюкаю, как ребенка.
Под стопою все тонко-тонко,
Под стопою все дышит кто-то:
То ли кладбище, то ль болото.
Матрешки
Когда бы небеса почаще разверзались!..
Когда бы жизнь моя – один мгновенный шок!..
Но что за тишина…
И дремлет на вокзале
Старуха, навалясь щекою на мешок.
Как в детство, в небеса впадая понемножку
И обретая вид затертой хохломы…
И вот уже в нее, как в старшую матрешку,
Вошли и купола, и древние холмы.
Под теплою щекой – матрех нижегородских
Полнехонек мешок на ярмарку зари.
Мне кажется, что я,
из крохотных и кротких
матрешек тех – одна, последняя внутри,
что свет на мне свои владения смыкает,
на плечи мне взвалив огромную вину.
Но что за чудеса!..