[Источник]
Первое письмо на Каму
Я знаю – далеко на Каметревожится, тоскует мать.Что написать далекой маме?Как успокоить? Как солгать? Она в открытках каждой строчкой,страшась и всей душой любя,все время молит: «Дочка, дочка,прошу, побереги себя…»
О, я любой ценою радатревогу матери унять.Я напишу ей только правду.Пусть не боится за меня.«Я берегу себя, родная.Не бойся, очень берегу:я город наш обороняюсо всеми вместе, как могу.
Я берегу себя от плена,позорнейшего на земле.Мне кровь твоя, чернее в венах,диктует: «Гибель, но не плен!»
Не бойся, мама, я не струшу,не отступлю, не побегу.Взращенную тобою душунепобежденной сберегу.Не бойся, нет во мне смятенья,еще надолго хватит сил:победоносному терпеньюнедаром Ленин нас учил.Не бойся, мама, – я с друзьями,а ты люби моих друзей…»…Так я пишу далекой маме.Я написала правду ей.
Я не пишу – и так вернее, –что старый дом разрушен наш,что ранен брат, что я старею,что мало хлеба, мало сна.И главная, быть может, правдав том, что не все узнает мать.Ведь мы залечим эти раны,мы все вернем себе опять!И сон – спокойный, долгий, теплый,и песни с самого утра,и будет в доме, в ясных стеклахзаря вечерняя играть…
И я кричу знакомым людям:– Пишите правду матерям!Пишите им о том, что будет.Не жалуйтесь, что трудно нам…
[Источник]
Второе письмо на Каму
…Вот я снова пишу на далекую Каму,Ставлю дату: двадцатое декабря.Как я счастлива,что горячо и упрямоштемпеля Ленинградана конверте горят.Штемпеля Ленинграда! Это надо понять.Все защитники города понимают меня.
Ленинградец, товарищ, оглянись-ка назад,в полугодье войны, изумляясь себе:мы ведь смерти самой поглядели в глаза.Мы готовились к самой последней борьбе.
Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре…Златосумрачный, царственный листопад,скрежет первых бомбежек, рыданья сирен,темно-ржавые контуры баррикад.
Только все, что тогда я на Каму писала,все, о чем я так скупо теперь говорю, –ленинградец, ты знаешь – было только началом,было только вступленьемк твоему декабрю.Ленинград в декабре, Ленинград в декабре!О, как ставенки стонут на темной заре,как угрюмо твое ледяное жилье,как изголодано голодом тело твое…
Мама, Родина светлая, из-за кольцаты твердишь:«Ежечасно гордимся тобой».Да, мы вновь не отводим от смерти лица,принимаем голодный и медленный бой.
Ленинградец, мой спутник,мой испытанный друг,нам декабрьские дни сентября тяжелей.Все равно не разнимемслабеющих рук:мы и это, и это должны одолеть.Он придет, ленинградский торжественный полдень,тишины и покоя, и хлеба душистого полный.О, какая отрада,какая великая гордостьзнать, что в будущем каждому скажешь в ответ:«Я жила в Ленинградев декабре сорок первого года,вместе с ним принималаизвестия первых побед».
…Нет, не вышло второе письмона далекую Каму.Это гимн ленинградцам – опухшим, упрямым, родным.Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:«Живы. Выдержим. Победим!»
[Источник]
Европа. Война 1940 года
Илье Эренбургу
1 Забыли о свете вечерних окон,задули теплый рыжий очаг,как крысы, уходят глубоко-глубоков недра земли и там молчат.А над землею голодный скрежетжелезных крыл, железных зубови визг пилы: не смолкая, режетдоски железные для гробов.Но всё слышнее, как плачут дети,ширится ночь, растут пустыри,и только вдали на востоке светитузенькая полоска зари.И силуэтом на той полоскекруглая, выгнутая земля,хата, и тоненькая березка,и меченосные стены Кремля.
2 Я не видала высоких крыш,черных от черных дождей.Но знаю по смертной тоске своей,как ты умирал, Париж.
Железный лязг и немая тишь,и день похож на тюрьму.Я знаю, как ты сдавался, Париж,по бессилию моему.
Тоску не избудешь, не заговоришь,но всё верней и вернейя знаю по ненависти своей,как ты восстанешь, Париж!
3 Быть может, близко сроки эти:не рев сирен, не посвист бомб,а тишину услышат детив бомбоубежище глухом.И ночью, тихо, вереницейиз-под развалин выходя,они сперва подставят лицапод струи щедрого дождя.И, точно в первый день творенья,горячим будет дождь ночной,и восклубятся испареньянад взрытою корой земной.И будет ветер, ветер, ветер,как дух, носиться над водой……Все перебиты. Только детиспаслись под выжженной землей.Они совсем не помнят года,не знают – кто они и где.Они, как птицы, ждут восходаи, греясь, плещутся в воде.А ночь тиха, тепло и сыро,поток несет гряду костей…Вот так настанет детство мираи царство мудрое детей.
4 Будет страшный мигбудет тишина.Шепот, а не крик:<Кончилась война…>
Темно-красных рекропот в тишине.И ряды калекв розовой волне…
5 Его найдут в долине плодородной,где бурных трав прекрасно естество,и удивятся силе благороднойи многослойной ржавчине его.Его осмотрят с трепетным вниманьем,поищут след – и не найдут следа,потом по смутным песням и преданьямопределят: он создан для труда.И вот отмоют ржавчины узоры,бессмертной крови сгустки на броне,прицепят плуги, заведут моторыи двинут по цветущей целине.И древний танк, забыв о нашей ночи,победным ревом сотрясая твердь,потащит плуги, точно скот рабочий,по тем полям, где нес огонь и смерть.
6 Мечи острим и готовим латызатем, чтоб миру предстала Тынеоборимой, разящей, крылатой,в сиянье Возмездия и Мечты.К тебе взывают сестры и жены,толпа обезумевших матерей,и дети, бродя в городах сожженных,взывают к тебе: <Скорей, скорей!>Они обугленные ручонкитянут к тебе во тьме, в ночи…Во имя счастливейшего ребенкалаты готовим, острим мечи.Всё шире ползут кровавые пятна,в железном прахе земля, в пыли…Так будь же готова на подвиг ратный –освобожденье всея земли!
1940
[Источник]
«Ленинград – Сталинград – Волго-Дон»
Ленинград – Сталинград – Волго-Дон.Незабвенные дни февраля…Вот последний души перегон,вновь открытая мной земля.
Нет, не так! Не земля, а судьба.Не моя, а всего поколенья:нарастающая борьба,восходящее вдохновенье.
Всё, что думалось, чем жилось,всё, что надо еще найти, –точно в огненный жгут, сплелосьв этом новом моем пути.
Снег блокадный и снег степной,сталинградский бессмертный снег;весь в движении облик земнойи творец его – человек…
Пусть, грубы и жестки, словаточно сваи причалов стоят, –лишь бы только на них, жива,опиралась правда твоя…
1952
[Источник]
Марш оловянных солдатиков