Через двадцать минут мы добрались до дома родителей. Они жили у озера в нескольких милях от Эджвуд, Висконсин. Папа обещал маме домик у озера когда-нибудь, и понадобилось только несколько лет, чтобы он смог позволить себе купить ей это место. Дом нуждался в ремонте, но это был их дом, который нуждался в ремонте.
Я припарковал машину за сараем. Лодка отца была внутри, ожидая, когда закончится зима. Джейс вздохнул и поблагодарил меня за то, что привез его. Мы вошли в сарай, утренний свет просачивался в окна.
Я подошел к лодке и забрался внутрь, захватив несколько полотенец из-под палубы. Когда я отошел назад, то увидел что Джейс сидит и смотрит на рану.
— Она не такая глубокая, — сказал он, прижимая к ней ладонь. Я вытащил карманный нож, разрезал одно из полотенец и прижал его к ране. Джейс посмотрел на лезвие и закрыл глаза. — Отец дал тебе этот нож?
Я уставился на металл в своей руке и сложил его, вернув обратно в свой карман.
— Одолжил его.
— Отец не позволяет мне трогать вещи.
Мои глаза опустились на его рану.
— Задаюсь вопросом почему.
Прежде чем он смог ответить, возле пристани раздался крик.
— Какого черта... — пробубнил я, прежде чем ринулся наружу с прихрамывающим Джейсом, который следовал за мной. — Мам! — закричал я, увидев, как ее тянет незнакомец в красной толстовке с пистолетом у ее спины.
— Как они нашли нас? — пробормотал Джейс сам себе.
Я в замешательстве посмотрел на своего брата.
— Ты знаешь его? — спросил я с отвращением.
И взбешенно.
И напугано.
Больше всего напугано.
Незнакомец поднял взгляд и увидела нас с Джейсом, и я мог поклясться, что он ухмыльнулся.
Ухмыльнулся, прежде чем пистолет выстрелил.
И он побежал, когда мама упала.
Голос Джейса взмыл в небо. Этот звук был наполнен гневом и страхом, когда он бросился к маме, но я оттолкнул его.
— Мам, мам. Ты в порядке. — Я повернулся к брату и сильно толкнул его. — Звони 9-1-1.
Он стоял над нами, слезы стекали по его лицу из его налитых кровью глаз.
— Дэнни, она не... Она не...— Его слова были бессвязными, и я ненавидел его за то, что думал о том же, о чем и я.
Я потянулся в карман, вытащил свой телефон и сунул ему в руки.
— Звони! — приказал я, держа маму в своих руках.
Я посмотрел в сторону дома и увидел лицо отца, когда он понял, что произошло. В тот момент, когда он понял, что в действительности слышал звук пистолета, и на самом деле это его жена лежала неподвижно. Его тело было разбито из-за проблем со здоровьем, но он пробежал весь путь до нас.
— Да, здравствуйте. Наша мама... В нее выстрелили! — просто услышать слова, вылетевшие из уст Джейса, спровоцировало мои слезы.
Я провел пальцами по волосам мамы и обнял ее тело, когда папа бросился к нам.
— Нет... нет... нет... — бормотал он, упав на землю.
Я держал крепко. Держал их обоих. Она смотрела на меня своими голубыми глазами, умоляя ответить на неизвестный вопрос.
— Ты в порядке. Ты в порядке, — шептал я ей на ухо.
Я лгал ей и самому себе. Я знал, что она не перенесет это. Что-то внутри меня продолжало говорить, что было слишком поздно и не было никакой надежды. Тем не менее, я не мог перестать говорить это, я не мог перестать думать об этом. И я не мог перестать плакать.
Ты в порядке.
1 глава
~ Наши дни ~
Смерть не страшна, она не проклятие.
Я просто чертовски хочу, чтобы она забрала меня первым.
~ Скитания Ромео
Я сидела на дальней скамье. Я ненавидела похороны, но с другой стороны, полагаю, было бы странно, если бы я любила их. Я задавалась вопросом, были ли люди, которые любили подобные вещи. Люди, у которых была больная форма развлечения — приходить и вдыхать всю эту печаль. Знаете, как говорят: вы не можете произнести похороны без веселья (прим. пер. имеется в виду, что слово «похороны» на англ. funeral, а «веселье» fun).
Я в порядке.
Всякий раз, когда люди подходили ко мне, они делали этот неуверенный вдох, думая, что они в действительности смотрят на Габи.
— Я не она, — шептала я им, прежде чем они хмурились и продолжали идти. — Я не она,— шептала я про себя, ерзая на деревянной скамье.
Я болела, когда была маленькой, переходила из больницы в больницу в возрасте с четырех до шести лет. Я полагала, что в моем сердце была дыра. После слишком большого количества операций и молитв, я была в состоянии жить нормальной жизнью. Мама тогда думала, что я умру, и я не могла ничего поделать, но считала, что она была разочарована, что Габи была той, кто умерла, а не я.
Она начала пить после того, как обнаружила, что Габи больна. Она старалась изо всех сил скрыть это, но один раз я зашла к ней в комнату. Мама плакала и раскачивалась из стороны в сторону на своей кровати. Когда я забралась к ней, чтобы поддержать ее, я почувствовала запах виски в ее дыхании.
Мама никогда не была хороша в том, чтобы переносить трудности, и алкоголь был единственным способом, с помощью которого она справлялась со своими проблемами. И далеко не лучшим результатом всего этого являлось то, что нам с Габи приходилось уезжать в гости к дедушке, пока она была на реабилитации. После последней, она обещала, что навсегда завяжет с бутылкой.
Мама сидела в переднем ряду со своим парнем, Джереми — единственным человеком, кто был в состоянии убедить ее одевается каждый день. Мы не разговаривали много, с тех пор как Габи сделала всю это эгоистичную фигню — умерла и прочее. Она всегда любила Габи больше. Это не было секретом. Габи нравилось то же самое, что и маме, как например, макияж и телевидение. Они всегда смеялись друг с другом, и им было очень весело вместе, пока я сидела в комнате на диване и читала книги.
Я знаю, что родители всегда говорят, что у них нет любимцев, но как это может быть правдой? Иногда у них есть ребенок, что так похож на них, что они клянутся Богом, что он сделал его по их подобию. Так и было у Габи с мамой. Но в других случаях вы получаете ребенка, который читает словарь для развлечения, потому что: слова — крутые.
Угадайте кто это?
Она достаточно любила меня, но я точно уверена, что не нравилась ей. И я не переживала из-за этого, потому что любила ее достаточно, чтобы хватило на нас обеих.
Джереми был достойным мужчиной, и я всегда втайне задумывалась, сможет ли он вернуть ту маму, что была у меня до болезни Габи. Маму, которая могла посмотреть в мою сторону. Маму, которая любила меня, но не так сильно, как я ее. Я правда скучала по той маме.
Соскребая черный лак на ногтях, я вздохнула. Пастор продолжал говорить о Габи, как будто знал ее. Он не знал ее. Мы никогда не ходили в церковь, поэтому тот факт, что мы были в ней прямо сейчас, был немного драматичным. Мама всегда говорила, что церковь внутри нас, и что ты можешь найти Бога во всем, поэтому нет причины ходить в здание церкви каждое воскресенье. Я думала, что это просто был ее способ сказать: «Я сплю подольше по воскресеньям».
Не было ни единого шанса, что я могла оставаться в церкви на секунду дольше. В месте молитв и веры, я чувствовала, будто задыхаюсь.
Я повернула голову к дверям церкви, когда в мои уши ударила еще одна церковная песнь. О боже мой. Сколько у них песен? Оттолкнувшись от скамьи, я вышла наружу, чувствуя летнее тепло на своей коже. Было ярче, чем в предыдущие годы. Несколько капелек пота скатилось с моего лба еще до того, как я достигла ступенек. Оттянув черное платье, которое была обязана носить, я старалась не шататься на непривычно высоких каблуках.
Некоторые люди, вероятно, подумали бы, что это странно, что я надела платье, которое выбрала моя умершая сестра. Но это была Габи. Она всегда была немного безумной, как например, говорила о своей смерти, прежде чем она наступила, прежде чем она даже заболела, и, желала, чтобы я выглядела лучше всех на похоронах. Платье было немного маловато для меня в талии, но я не жаловалась. Кто вообще мог жаловать здесь?
Сев на верхнюю ступеньку церкви, я расположила локти по бокам своего тела, согнув их так, чтобы я могла чувствовать немного боли от давления, которое применяла. Похороны были скучными. Я наблюдала за муравьем на верхней ступеньке, который выглядел немного ошеломленным и в замешательстве, бегая туда-сюда, влево и вправо, вверх и вниз.
— Ну, кажется, у нас есть много общего, мистер Муравей.
Я прикрыла глаза от солнца и посмотрела в голубое небо. Глупое голубое небо, всеобщее счастье и прочая ерунда. Даже хотя я прикрыла глаза, солнце светило теплом на меня, увеличивая мои угрызения совести и чувство вины.
Я наклонила голову, изучая ступеньки из цемента, вырисовывая кончиком каблука бесконечный круг. Я не была в этом уверена, но считала, что одиночество — это болезнь. Инфекционное, отвратительное заболевание, что медленно прокрадывалось в твою систему и овладевало тобой, даже хотя ты пытался бороться с ним изо всех сил.