Полицейские поднимаются по сходням автобуса, первый из них спрашивает:
— Уже порезали его?
Второй полицейский говорит:
— Давайте побыстрее, вышел ордер на его арест.
Потом снимает фуражку и извиняется передо мной:
— Ничего личного, мистер Дерден. Рад наконец встретиться с вами.
Я говорю — «Вы все совершаете чудовищную ошибку!» Механик замечает:
— Вы знали, что, скорее всего, скажете это.
«Я не Тайлер Дерден!»
— И эти свои слова вы тоже предсказали.
«Я меняю правила! У вас останется бойцовский клуб, но мы больше не станем никого кастрировать!» — Да, да, да, — отмахивается механик. Он на полпути ко мне между рядами кресел, держит нож впереди себя. — Вы знали, что, скорее всего, скажете и это.
«Ладно, пусть я Тайлер Дерден. Я! Я Тайлер Дерден, и я диктую условия, и я приказываю — убери нож!» Механик окрикивает через плечо:
— Какое наше лучшее время на «отрезал-и-удрал»?
Кто-то кричит в ответ:
— Четыре минуты!
Механик спрашивает:
— Кто-нибудь засек время?
Оба полицейских уже взобрались внутрь и стоят у входа в автобус, один из них смотрит на часы и говорит:
— Секундочку. Сейчас, секундная стрелка будет на двенадцати.
Полицейский говорит:
— Девять.
— Восемь.
— Семь.
Я ныряю в открытое окно.
Мой живот упирается в тонкую металлическую раму, и позади орет механик бойцовского клуба:
— Мистер Дерден! Вы испортите нам все время к хренам!
Свесившись из окна наполовину, я вцепился в резиновый край покрышки заднего колеса, хватаю его за обод и тянусь наружу. Кто-то хватает меня за ноги и тянет внутрь. Я кричу крошечному трактору вдали — «Эй!». И опять — «Эй!». Мое лицо горит, наливаясь кровью, — я свесился вверх ногами. Немного подтягиваюсь наружу. Руки, обхватившие мне лодыжки, подтягивают меня назад. Галстук хлопает мне по лицу. Пряжка ремня цепляется за оконную раму. Пчелы, мухи и заросли сорняков в считанных дюймах от моего лица, и я кричу — «Эй!».
Руки цепляются за корму моих брюк, пытаясь втянуть меня внутрь, стаскивая мои штаны за ремень с задницы.
Кто-то внутри автобуса выкрикивает:
— Одна минута!
Туфли соскальзывают с моих ног.
Застежка ремня, щелкнув о раму, проскальзывает в окно.
Руки, удерживающие меня, сдвигают мне ноги. Оконная рама, горячая от солнца, давит мне на живот. Моя белая рубашка свешивается, покрывая мои плечи и голову, я по-прежнему хватаюсь руками за обод колеса и кричу — «Эй!» Мои ноги выпрямлены и сведены вместе позади. Брюки соскальзывают с меня и исчезают. Солнце припекает мне задницу.
Кровь стучит в висках, мои глаза выпучены от напряжения, я вижу только белую рубашку, свисающую на лицо. Где-то грохочет трактор. Жужжат пчелы. Где-то. Все на много миль вдали. Где-то на миллион миль от меня кто-то выкрикивает:
— Две минуты!
И рука скользит в моей промежности, ощупывая меня.
— Не сделай ему больно, — говорит кто-то.
Руки, обхватившие мне лодыжки, на миллион миль вдали. Представляются в конце длинной-длинной дороги. Направленная медитация.
Не представляй оконную раму, как тупой горячий нож, вспарывающий тебе брюхо.
Не представляй группу мужчин, играющих в перетягивание каната твоими ногами.
На миллион миль вдали, на хрениллион миль вдали, грубая теплая рука обхватывает тебя у основания и оттягивает на себя, и что-то сжимает тебя туго и сильно, еще сильнее, еще сильнее.
Резиновая ленточка.
Ты в Ирландии.
Ты в бойцовском клубе.
Ты на работе.
Ты где угодно, только не здесь.
— Три минуты!
Кто-то издалека, совсем издалека, кричит:
— Вам знаете, о чем речь, мистер Дерден. Не выпендривайтесь перед бойцовским клубом.
Теплая рука обхватывает тебя снизу. Ледяной кончик ножа. Рука ложится тебе на грудь. Терапевтический физический контакт. И эфир давит на твой нос и рот, — сильно. Потом ничто, — даже не совсем ничто. Забвение.
Глава 27.
Обугленная скорлупа моего выгоревшего кондоминиума черна, как открытый космос, пустыня в ночи над огоньками города. Окон нет, и желтая ленточка полицейского заграждения для картины происшествия трепещет и извивается на краю пятнадцатиэтажного обрыва.
Я просыпаюсь на бетонном перекрытии. Когда-то здесь был кленовый паркет. До взрыва здесь были картины на стенах. Была шведская мебель. До Тайлера.
Я одет. Засовываю руку в карман и чувствую.
Я цел.
Напуган, зато в целости и сохранности.
Подойди к краю перекрытия, — пятнадцать этажей над стоянкой, — посмотри на огни города, посмотри на звезды, — и тебя не станет.
Все это осталось настолько позади.
Здесь наверху, на многомильном пути между Землей и звездами, у меня возникает чувство, будто я одно из тех животных-космонавтов.
Собак.
Обезьян.
Людей.
Просто делаешь свою маленькую работу. Потяни за рычаг. Нажми на кнопку. Никакого настоящего понимания своих действий.
Мир сходит с ума. Мой босс мертв. Моего дома нет. Моей работы нет. И я в ответе за все это.
Ничего не осталось.
У меня перерасход по чекам.
Шагни через край.
Полицейская ленточка дрожит между мной и забвением.
Шагни через край.
Что там еще?
Шагни через край.
Еще есть Марла.
Прыгай через край!
Есть Марла, и она в центре всех событий, и она не знает об этом.
И она любит тебя.
Она любит Тайлера.
Она не знает разницы.
Кто-то должен сказать ей. «Убирайся. Убирайся. Убирайся» «Спасайся». Спускаешься на лифте в вестибюль, и швейцар, которому ты никогда не нравился, улыбается тебе ртом с тремя выбитыми зубами и говорит:
— Добрый вечер, мистер Дерден. Вызвать вам такси? Вы в порядке? Вам нужно позвонить?
Звонишь Марле в Отель Риджент.
Клерк в Ридженте говорит:
— Будет сделано, мистер Дерден.
Потом на линию выходит Марла.
Швейцар прислушивается около плеча. Клерк в Ридженте наверняка подслушивает. Шепчешь — «Марла, нам нужно поговорить».
Марла отвечает:
— Хрена тебе с два!
Она, возможно, в опасности, объясняешь ты. Она имеет право узнать, что происходит. Ей нужно встретиться с тобой. Вам нужно поговорить.
— Где?
Ей нужно пойти туда, где мы впервые встретились. Вспомнить. Пораскинуть мозгами.
«Белый шар исцеляющего света. Дворец семи дверей».
— Ясно, — отвечает она. — Буду там через двадцать минут.
«Будь».
Вешаешь трубку, и швейцар говорит:
— Я могу вызвать вам такси, мистер Дерден. Бесплатно, куда пожелаете.
Ребята из бойцовского клуба следят за тобой. «Нет», — отвечаешь ты, — «Такая приятная ночь. Я лучше пройдусь».
Сейчас ночь субботы, ночь рака желудка в подвале Первой Методистской, и Марла уже там, когда ты добрался.
Марла, курящая сигарету. Марла, закатывающая глаза. Марла с подбитым глазом.
Вы оба садитесь на мохнатый ковер, по разные стороны круга медитации и пытаетесь вызвать животное, покровительствующее вам, пока Марла светит на тебя своим синяком под подбитым глазом. Ты закрываешь глаза и переносишься во дворец семи дверей, и все равно чувствуешь, как светит глазом Марла. Ты укачиваешь своего внутреннего дитя.
Марла светит.
Потом время объятий.
«Откройте глаза».
«Каждый из нас должен выбрать себе партнера».
Марла пересекает комнату в три быстрых шага и отпускает мне сильную пощечину.
«Поделитесь собой полностью».
— Ты — долбаный, вонючий кусок дерьма! — говорит Марла.
Вокруг нас все стоят и смотрят.
Потом кулачки Марлы начинают молотить меня по чем попало.
— Ты кого-то убил, — кричит она. — Я позвонила в полицию, и они будут здесь с минуты на минуту!
Я хватаю ее за запястья и говорю — «Может, полиция и приедет, но, скорее всего — нет».
Марла вырывается и орет, что полиция примчится сюда, схватит меня, и посадит на электрический стул, чтоб у меня глаза повылазили, или хотя бы сделает мне смертельную инъекцию.
Будет не больно, просто как пчелиный укус.
Укол повышенной дозы фенобарбитала соды, и потом великая спячка. В стиле «Долины псов».
Марла говорит, что видела, как я кого-то сегодня убил.
Если она про моего босса, говорю я, то — да, да, да, да, я знаю, и полиция знает, все ищут меня для предания смертельной инъекции, уже сейчас, но моего босса убил Тайлер.
Просто получилось так, что у нас с Тайлером одинаковые отпечатки пальцев, но никто же не понимает.
— Хрена тебе с два, — огрызается Марла и переводит на меня свой подбитый глаз с синяком. — Если ты со своими мелкими последователями любишь получать в рыло — тогда только коснись меня снова, и ты труп!
— Я видела, как прошлой ночью ты застрелил человека, — говорит Марла.
«Нет, это была бомба», — возражаю я, — «И случилось это сегодня утром. Тайлер просверлил монитор компьютера и наполнил его бензином или пороховой смесью».
Все люди, у которых в самом деле рак желудка, стоят вокруг и наблюдают всю эту сцену.