Сергей Мартьянов
СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ АКАЦИИ
Вся застава знала про мою любовь к Даше Захаровой, лучшей из девушек Севастополя, и только начальник наш, капитан Замашкин, как будто не замечал этого. Во всяком случае, он не вызывал меня к себе и не говорил: «Очень хорошо, товарищ Рябинин, что вы любите такую замечательную девушку, предоставляю вам десять суток отпуска, поезжайте в Севастополь и повидайте свою Дашу». А встретиться с ней мне нужно было непременно, и как можно быстрее.
И вот почему. В последнем своем письме Даша как бы между прочим сообщила, что недавно выступала с художественной самодеятельностью в матросском клубе и что потом танцевала там с каким-то мичманом. И будто бы мичман этот четыре раза наступил ей на ногу и вообще нисколечко не понравился. И все, больше о мичмане ни слова.
А теперь представьте себе девушку девятнадцати лет, черноглазую, смуглую, белозубую, с лицом русской боярышни. Косы, уложенные на голове венцом и повязанные, словно кокошником, узким платочком, еще больше усиливали это сходство. Дружили мы с девятого класса, вместе составляли шпаргалки, вместе ныряли с подножия памятника затопленным кораблям, вместе лазили по развалинам старинных бастионов, знали каждый камень на Малаховом кургане. Провожая меня на границу, она просила писать ей почаще. Я обещал.. Первый год мы переписывались чуть ли не каждую неделю, хотя это и было мне трудновато: терпеть не могу писать. Потом я стал отвечать все реже, а последнее письмо послал месяц назад. Мне казалось: достаточно того, что я все время думаю о ней.
И вдруг — мичман!
Будто ударило меня в самое сердце. И не потому, что я здесь по горам лазаю, света божьего не вижу, а она там танцует, нет. Страх охватил: еще месяц, еще неделя, и я потеряю Дашу. Совсем, на всю жизнь!
Я-то хорошо знаю, что собой представляют моряки-севастопольцы. Бывало, сидишь дома вечером, часов в одиннадцать, а под окнами: «Шлеп-шлеп... шлеп-шлеп...» Матросы по мостовой топают. От девчат, из городского увольнения, возвращаются. Многих, ох, многих увозили с собой после демобилизации!..
Не-ет, ехать надо, и как можно быстрее! Но не скажешь ведь об этом начальнику заставы. Из-за ревности еще никого домой не отпускали. Словом, мучился бы я и страдал, наверное, до сих пор, если" бы не мое любопытство. Шел я по границе и заинтересовался горным козлом. Стоял он на вершине скалы; стоял, стоял и вдруг как подпрыгнет! И пошел... Только его и видели. Интересно, думаю, кто же его спугнул? Медведь, барс или человек? Решил проверить. Полез наверх и увидел следы человека. Не сразу, конечно, на коленях брюки до дыр протер. В общем обнаружил следы нарушителя границы. Не стану рассказывать, как я его задержал, замечу
только, что пришлось пять километров бежать по -следу и даже сапоги скинуть, чтобы легче было. Главное — мне отпуск за это был положен. Таков порядок.
Через неделю приехали на заставу начальник отряда и какой-то гражданин в очках. Приглашают меня в канцелярию. Иду, волнуюсь, но докладываю по всем правилам:
— Товарищ полковник, по вашему вызову явился!
Он поздоровался со мной за руку и сказал гражданину:
— Вот, познакомьтесь, это и есть рядовой Ряби-нин. У него и возьмите интервью.
«Не мог выбрать другого времени!» — подумал я. А корреспондент вышел со мною во двор, пригласил сесть в легковую машину, сам сел и захлопнул дверцу. Оказались мы с глазу на глаз. И это мне тоже не очень понравилось.
Сижу молчу. И он молчит. Снял очки, аккуратно протер, взглянул мимо меня близорукими глазами, снова надел.
— Чем вы занимались до призыва, товарищ Ря-бинин?
— Ничем. Учился, потом в армию взяли.
— А родители живы?
— Никак нет, — говорю, — погибли во время бомбежки.
— Так... А как же вы... — не договорил корреспондент, но и так было понятно.
Объясняю, что меня моряки эвакуировали, а после войны забрал обратно дядя, у него и воспитывался. Говорю, а сам посматриваю на крыльцо: не выскочит ли дежурный, не позовет ли к полковнику.
— Ну, и как же вы задержали нарушителя?
Рассказываю, как следы обнаружил.
— Интересно! — воскликнул корреспондент. — Наблюдательный вы человек. Так, и что же было дальше?
— А дальше, говорю, я пошел по этим'"следам и шел до тех пор, пока не увидел впереди нарушителя.
— А не боялись, что он вас убьет?
Тут мне стало даже немного смешно. Но вслух сказал:
— Не помню. Может, и боялся, — и посмотрел на свои ручные часы.
— Вы куда-то торопитесь?
Меня вдруг осенило:
— Так точно, в наряд по охране границы.
— Да? Очень интересно! Вот я и отправлюсь вместе с вами.
И дернуло же меня за язык! Ухватился как утопающий за соломинку:
— Нужно получить разрешение.
Корреспондент усмехнулся:
— А вы не беспокойтесь, я получу.
Вот ведь какой настырный!
Отпустил он меня, ушел в канцелярию, а через несколько минут появился капитан Замашкин. «Вы что, — говорит, — обманываете корреспондента центральной газеты? Ни в какой наряд я вас сегодня не назначал. Вы что?» — И так нудно и некстати он меня отчитывал, что я этого корреспондента прямо-таки возненавидел.
Прицеливался он в меня из фотоаппарата, расспрашивал о чем-то капитана, выезжали они с ним куда-то на лошадях, а я делал свои дела и все думал: поеду или не поеду к Даше?
И вот наступило время боевого расчета. Капитан зачитал приказ: рядовому Рябинину— благодарность и десять суток отпуска с поездкой на родину.
Десять суток — это без дороги. Да на дорогу в оба конца полагалось еще дней десять: ехать было далековато, около трех тысяч километров. Если вы поедете к нам на заставу, скажем, из Москвы, то добираться нужно так: сначала до Ташкента, потом до города Оша, затем по знаменитому Памирскому тракту до Гульчи и Софи-Кургана, далее свернуть влево, на Иркештам, а там уже до нашей заставы рукой подать. Вот и представьте себе мой путь, только в обратном направлении.
Обстановка позволила выехать мне только через поделю: в горах произошел обвал, и мы оказались отрезанными. Пришлось расчищать дорогу всем личным составом. От сна и отдыха отрывали время.
И, пока я ворочал и сбрасывал камни, все думал, как буду проводить отпуск. В первый же день приду к Даше и выясню насчет мичмана. Пусть не думает, что я бесхарактерный. На второй день пойдем с ней на море. Лучше всего к памятнику затопленным кораблям— это наше любимое место. В третий день поедем на Учкуевский пляж. Четвертый проведем на Мамаевом кургане и Сапун-горе. Пятый — в Панораме, Аквариуме и Военно-Морском музее. На шестой день съездим, пожалуй, к знаменитым Бай-дарским воротам. Седьмой посвятим Балаклаве. Восьмой и девятый — снова море. Десятый... Как провести десятый? Просто будем бродить по городу. Я и Даша. Двое.
Ну, а если все-таки мичман?.. Я старался больше не думать об этом.
И вот завал расчищен, можно ехать.
Стоял конец мая, перевалы впереди были открыты. Между прочим, полковник с корреспондентом к нам первыми на машине пробились. А второй, как только кончили мы все работы, приехала автолавка Военторга. С ней и было решено отправить меня в Гульчу.
— С сегодняшнего дня считайте себя в отпуску, — сказал мне капитан Замашкин.
Командовала товарами знакомая всей границе Нина, девушка симпатичная, но болтливая. Ко мне она была почему-то неравнодушна.
— Привет, Петик! — обрадованно сказала она, завидев меня из своего железного фургона.
— Ладно, — говорю, — давай скорее продавай свои шундры-мундры.
Но торговля что-то не подвигалась. Нина больше рассказывала всякие новости, чем занималась своим делом. У лавки скопилась очередь.
— Ты можешь работать в темпе?— спросил я, залезая в фургон.
— А что?
— Ничего... Есть предложение, чтобы я встал вместе с тобой за прилавок и принимал деньги.
— Вставай, — согласилась Нина, а сама так и тает.
Торговля пошла бойчее, а на подковырки ребят и офицерских жен я не обращал внимания. Но когда Нина подсчитала выручку, то оказалось, что в кассе не хватало четырнадцати рублей и шестьдесят три копейки. Она подсчитала второй и третий раз — и опять тот же итог. На препирательства ушло еще около часа. Продавщица хоть и таяла от моего внимания, но счет копейке знала. Доказала, что это я обсчитался при сдачах. Пришлось выложить из своего кармана. А выезд отложили на следующее утро.
Всю ночь мне снилось, будто я никак не могу выкарабкаться из товаров ширпотреба, они засасывали меня, как омут, и я задыхался от запаха сапожной кожи, одеколона и карамели.
Наконец утром мы выехали. Вся застава провожала меня у машины, только Сеня Крышкин, наш повар, с постным лицом выглядывал из окна кухни. У него в Тамбове девушка была, а как узнала, что Сеня на границе кашу варит, вышла замуж за сотрудника уголовного розыска. Бедняга, не знал он о мичмане!