«Кто был, тот не забудет, кто не был, тот побудет», — вспомнил я слова, нацарапанные на скале. Но там было совсем другое...
Итак, я сидел за решеткой в каких-нибудь пяти минутах ходьбы от Дашиного дома. У меня не оставалось теперь даже тех двух суток. Не успеешь даже съездить на Учкуевский пляж и понырять с подножия памятника затопленным кораблям. И все из-за придирчивого мичмана! Вместе с ним я проклинал и Дашу с ее художественной самодеятельностью. Мне казалось, что это тот самый мичман и что сейчас они танцуют в Матросском клубе и злорадно хихикают надо мной. И он уже не наступает ей на ноги. С этой мыслью я и заснул, смертельно усталый и потерявший всякую веру в справедливость.
На следующее утро меня неожиданно вызвали к коменданту.
— Это про вас, товарищ Рябинин? — спросил он и протянул мне «Комсомольскую правду».
На четвертой странице был напечатан мой портрет и большой очерк под заглавием «Поединок». Да, это было про меня. И как мне помог козел, и как я бежал за нарушителем, и как скинул сапоги — все точно. И даже о том, что я получил отпуск и поехал в Севастополь к невесте по имени Даша. Ишь ты! Наверное, капитан Замашкин об этом рассказал, не такой уж он, оказывается, сухарь. Только напрасный труд...
— Так точно, обо мне, — говорю и аккуратно кладу газету на стол. — Только никакой невесты у меня в Севастополе нет.
Но комендант пропустил мимо ушей мое угрюмое заявление.
— Что же вы молчали? — сконфуженно проговорил он. — Мы ведь не знали...
— А я тоже не знал.
— Вы свободны, товарищ Рябинин.
Вижу, ему страшно неловко передо мной. Жаль, что еще того мичмана здесь не было! Молча взял ремень, папиросы, спички, заправился и козырнул:
— Разрешите идти?
— Идите, да в следующий раз не попадайтесь.
...Поднялся я на третий этаж решительно. Сейчас выскажу Даше все, что думаю о ней и ее ухажере. Верну письма, фотографии и — прощайте, гражданка Захарова!
Постучался., Открыла сама Даша. Изумленно взглянула на меня и просияла.
— Петя? Приехал!
Стоит смотрит на меня и руки к груди прижимает. Косы уложены на голове венцом, узким платочком повязаны, и лицо чистое, светлое, как у русской боярышни.
— Приехал, — говорю. — Не ждала?
— Нет... Как же тебя отпустили?
— Да уж так... — ответил я мрачно. — А ты не на работе?
— Как видишь.
— А почему?
Усмехнулась одними глазами и сказала негромко:
— Выходная сегодня. Ну, проходи.
Прошел в коридор, поставил на пол чемодан, оправил под ремнем гимнастерку, как перед комендантом.
А Даша улыбнулась еще раз и провела ладонью по моему лицу.
— Милый, приехал...
Отнял я ее руку и отвернулся:
— Не надо.
И злюсь еще больше, потому что никак язык не повертывается спросить о мичмане.
А она вдруг как засмеется! Стоит и хохочет. Я растерялся.
— Ты что, — спрашиваю, — Даша?
— Глупенький мой... обиделся. Только я ни в каком клубе не выступала и ни с каким мичманом не танцевала. Это я тебе просто так написала, чтобы не забывал... Не сердишься?