На связь тоски с "русскими просторами" указывали многие авторы. Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? -- спрашивал Гоголь, обращаясь к Руси из своего *прекрасного далека", именно эта "тоскливая" и одновременно "несущаяся по всей длине и ширине" песня была для него как бы символом России. Нередко чувство тоски обостряется во время длительного путешествия по необозримым просторам России (ср. понятие дорожной тоски); как сказано в уже цитированном стихотворении Максимова, каждый поезд дальнего следования будит тоску просторов.
Другое характерное русское слово -- это удаль. Это слово называет качество, чем-то родственное таким качествам, как смелость, храбрость, мужество, доблесть, отвага, но все же совсем иное. Это хорошо почувствовал Фазиль Искандер, который писал:
Удаль. В этом слове ясно слышится -- даль. Удаль это такая отвага, которая требует для своего проявления пространства, дали.
В слове "мужество" -- суровая необходимость, взвешенность наших действий, точнее, даже противодействий. Мужество от ума, от мужчинства. Мужчина, обдумав и осознав, что в тех или иных обстоятельствах жизни, защищая справедливость, необходимо проявить высокую стойкость, проявляет эту высокую стойкость, мужество. Мужество ограничено целью, цель продиктована совестью.
Удаль, безусловно, предполагает риск собственной жизнью, храбрость.
Но, вглядевшись в понятие "удаль", мы чувствуем, что это неполноценная храбрость. В ней есть самонакачка, опьянение. Если бы устраивались соревнования по мужеству, то удаль на эти соревнования нельзя было бы допускать, ибо удаль пришла бы, хватив допинга.
Удаль требует пространства, воздух пространства накачивает искусственной смелостью, пьянит. Опьяненному жизнь -- копейка. Удаль -- это паника, бегущая вперед. Удаль рубит налево и направо. Удаль -- возможность рубить, все время удаляясь от места, где лежат порубленные тобой, чтобы не задумываться: а правильно ли я рубил? А все-таки красивое слово: удаль! Утоляет тоску по безмыслию.
Действительно, человека, который не проявил достаточной удали, мы не назовем трусом -- скорее, скажем, что это расчетливый человек. Человек, который смело смотрит в лицо опасности или мужественно переносит страдания, не проявляет этим никакой удали. Говоря о солдатах, которые доблестно или отважно встретили смерть, вступив в бой с превосходящими силами противника, употребить слово удаль тоже будет неуместно. Вообще это слово не употребляется, когда речь идет об исполнении долга. Оно оказывается уместным, когда речь идет о ком-то, кто действует вопреки всякому расчету, "очертя голову" и тем самым совершает поступки, которые были бы не по плечу другому. Удаль всегда предполагает удачу -- здесь проявляется связь с глаголом удаться, к которому восходят оба этих существительных.
Пытаясь объяснить или понять, что такое удаль, мы неизбежно сталкиваемся с некоторым парадоксом. Все попытки рационального объяснения удали заставляют признать, что в ней нет ничего особенно хорошего; во всяком случае, она не является таким превосходным качеством, как мужество, смелость, храбрость, отвага, доблесть. Именно это демонстрирует и приведенное выше рассуждение Ф. Искандера. В то же время слово удаль в русском языке обладает яркой положительной окраской. Типичное сочетание с этим словом -- удаль молодецкая. Конечно, П.Вайль и А.Генис иронизируют, когда пишут об "идеальной гоголевской Руси" как о грядущем царстве правды, добра и удали, но сама возможность появления удали в этом ряду показательна.
По-видимому, существенный смысловой компонент слова удаль соответствует идее любования (впрочем, иногда речь, скорее, может идти о самолюбовании того, чьи поступки отличаются удалью). Говоря об удали, мы любуемся тем, какие удалые действия может совершить человек, и уже это сообщает слову положительную окраску. Кроме того, для удали важна идея бескорыстия, удаль противостоит узкому корыстному расчету. Как объяснить, зачем надо проявлять удаль? Так, ни для чего, просто ради самой удали. Как курьер из детского рассказа С. Алексеева "Сторонись!", который любил лихую езду, как-то, мчась на санях, сшиб в снег самого Суворова, а через три дня, вручая Суворову бумаги из Петербурга, получил от него в награду перстень:
-- За что, ваше сиятельство?! -- поразился курьер.
-- За удаль!
Стоит офицер, ничего понять не может, а Суворов опять:
-- Бери, бери. Получай! За удаль. За русскую душу. За молодечество.
Пожалуй, самое типичное проявление удали -- это и есть быстрая езда, которую, как известно, любит всякий русский. Образ мчащейся и "необгонимой" "птицы-тройки", косясь на которую "постораниваются и дают ей дорогу" другие народы и государства, дает хорошее представление о том, что такое удаль и каково ассоциативное поле этого слова в русском языке. По-видимому, само слово (и понятие) удаль могло родиться только у бойкого народа, -- и при этом у народа, привыкшего к широким пространствам. На то, что удаль возникла под влиянием широких пространств, со всей определенностью указывает Николай Федоров, говоря о географическом положении России: "простор не мог развить упорства во внутренней борьбе, но развивал удаль, могущую иметь и иное приложение, а не одну борьбу с кочевниками".
Связь понятия удали с представлением о широких пространствах хорошо иллюстрирует и цитированный выше отрывок из Ф. Искандера. Он же дает понять, каким образом удалые действия, совершаемые "от тоски", могут эту тоску хотя бы частично утолить. И с понятием удали связаны другие типично русские понятия и соответствующие им трудно переводимые слова, отражающие "широту русской души": размах, разгул, а может быть, даже загул и кураж. Последнее слово интересно тем, что будучи прямым заимствованием из французского языка, оно коренным образом изменило свое значение. Если во французском языке courage значит просто смелость, то в русском оно как бы втянулось в поле русского "загула" и стало характеризовать некоторое развязное состояние, когда у человека нет никаких "внутренних тормозов" (самое характерное сочетание с этим словом -- пьяный кураж).
По замечанию С. А. Старостина (в передаче корреспондента "Комсомольской правды"), наряду с тоскою и удалью, к труднопереводимым русским словам, для которых отсутствуют эквиваленты в других языках, относятся слова хохотать и хохот. Слова "смеяться", "смех" есть в большинстве языков, а "хохота" нет. Едва ли в этом можно видеть влияние "широких пространств", но вот пристрастие к крайностям, к крайним проявлениям имеет место -- "коли смех, так не просто смех, а хохот". При этом важно, что хохот и хохотать являются общеупотребительными русскими словами, обозначающими "здоровый смех", который не вызывает у говорящего неодобрения. Этим хохотать отличается от гоготать, а также от таких слов, как, напр., английское guffaw 'гоготать, ржать', которое иногда приводится в русско-английских словарях в качестве эквивалента слова хохот. В отличие от русских слов хохот и хохотать, глагол guffaw не является общеупотребительным словом и при этом включает оценочный компонент, указывающий на неодобрение такой "крайности", как несдержанный громкий смех.
Свойственное русскому языку представление о взаимоотношениях человека и общества, о месте человека в мире в целом и, в частности, в социальной сфере нашло отражение в синонимической паре свобода -- воля. Эти слова часто воспринимаются как близкие синонимы. На самом деле, между ними имеются глубокие концептуальные различия. Если слово свобода в общем соответствует по смыслу своим западноевропейским аналогам, то в слове воля выражено специфически русское понятие. С исторической точки зрения, слово воля следовало бы сопоставлять не с его синонимом свобода, а со словом.
В современном русском языке слово мир соответствует целому ряду значений ('отсутствие войны', 'вселенная', 'сельская община' и т. д.), Однако все указанное многообразие значений исторически можно рассматривать как модификацию некоего исходного значения, которое мы могли бы истолковать как 'гармония; обустройство; порядок' (ср. устное замечание Т.В.Топоровой об объединении значений 'мирная жизнь' и 'вселенная' в ряде германских языков)". Вселенная может рассматриваться как "миропорядок", противопоставленный хаосу (отсюда же греческое космос). Отсутствие войны также связано с гармонией во взаимоотношениях между народами. Образцом гармонии и порядка, как они представлены в русском языке, или "лада", если пользоваться словом, ставшим популярным после публикации известной книги Василия Белова (которая так и называлась "Лад"), могла считаться сельская община, которая так и называлась -- мир. Общинная жизнь строго регламентирована ("налажена"), и любое отклонение от принятого распорядка воспринимается болезненно, как "непорядок". Покинуть этот регламентированный распорядок и значит "вырваться на волю".