Наш «Кашалот» относится к классу малых исследовательских звездолетов. Он размером с двухэтажный дом, имеет внутреннюю площадь в четыреста квадратных метров и весит около пяти с половиной тонн. По вместимости «Кашалот» рассчитан на восемь членов экипажа, так что наша семья еще вполне может слегка увеличиться. Я лично не против: ужасно интересно, какие у меня еще будут братья и сестры.
Внутри звездолета располагаются моторный отсек, склад оборудования, кают-компания, родительская каюта, детская, наш с братом отсек, ремонтная мастерская и столовая. Уф, едва все перечислил!
В ремонтной мастерской роботы Репка и Коробок каждый день подзаряжают свои аккумуляторы. Должно быть, это ужасно скучно: сидеть по полчаса в день со штепселем в боку и ждать, пока зарядное устройство не начнет мигать зеленым, сигнализируя, что подзарядка закончена и штепсель можно вытаскивать. На самом деле, конечно, слово «штепсель» я употребил не совсем кстати, потому что куда больше это похоже на увеличенный процессорный разъем – «папу».
Я только что сказал, что подзаряжаться скучно, но мне пришло в голову, что поглощать пищу так, как это делаем мы, люди, – тоже занятие весьма нудное, так что в этом смысле нам тоже не везет.
Репка и Коробок не простые роботы, они точно так же, как и Лелик, наделены искусственным человеческим интеллектом: Репка – женским, а Коробок – мужским. За долгие годы мы с Пельменем так к ним привыкли, что воспринимаем Репку с Коробком не иначе как бабушку с дедушкой, а они относятся к нам как к внукам...
3
Утро 1 февраля 2455 года началось с того, что мы с Пельменем крупно поссорились и даже подрались. Ссора вышла из-за того, что этот свинья Пельмень поймал моего робота-кролика Лопоуха, отвинтил у него лапы и установил на их место ноги механической лягушки из конструктора.
Установочные гнезда делаются универсальными, и, разумеется, они совпали, и когда утром я проснулся, то первым, кого я увидел, был мой кролик, ковылявший на зеленых лягушачьих лапках с ластами. Передние лягушачьи лапы были слишком короткими для него, и он подметал пол синтетическим мехом, а задние, напротив, были снабжены такими сильными пружинами, что при любой попытке сделать скачок Лопоух кувыркался через голову, а потом долго лежал на спине и барахтался, пытаясь встать на ноги. Бедное животное не понимало, что с ним происходит, и жалобно повизгивало, пребывая в полном шоке.
Пельмень стоял рядом и, подталкивая ногой моего кролика, громко ржал. Выводить меня из себя было любимым занятием Пельменя, и он занимался этим все время, за исключением тех редких минут, когда спал, ел или выдавливал прыщи.
Сделав вид, что я не совсем еще проснулся, я незаметно протянул руку к своей гипноподушке, которая, пока я спал, незаметно пичкала мою память сведениями по элементарной механике и астрономии, и неожиданно огрел брата подушкой по башке. Удар вышел отменным, я и сейчас им горжусь. Пельмень с глупейшим лицом, на котором было написано самое искреннее удивление, растянулся во весь рост.
Разумеется, он тотчас вскочил и, схватив свою гипноподушку, бросился на меня, и мы принялись дубасить друг друга со всей силы. Прекратили мы драться только тогда, когда в нашу каюту прикатил на грохочущих гусеницах дедушка Коробок.
Он подхватил нас с Пельменем поперек туловища и, с легкостью оторвав от пола, закинул себе на плечи. Мы почувствовали себя точно две лисицы, провалившиеся в медвежью берлогу. Если бы вы увидели Коробка хоть раз в жизни, то поняли бы, что сопротивляться бесполезно: Коробок принадлежит по выпуску к самой первой гусеничной партии роботов-исследователей, предназначенных для работы на неосвоенных планетах, и каждая из его пневматических ручищ по силе превосходит ковш бульдозера. Одним словом, я хочу сказать, что, прежде чем бороться с Коробком, вы вначале подеритесь с двумя бульдозерами, и, если одолеете их, тогда у вас еще есть шанс... Эдак один к ста...
Наш добрый ржавый старикан был порядком возмущен и тряс нас, словно котят.
– Кто первый начал? – грозно спросил он, ставя нас на пол и мрачно оглядывая повреждения, которые мы нанесли друг другу.
Пельмень, вытирая с носа кровь, молча ткнул пальцем в мою грудь.
– Неужели ты первый начал, Митрофан? Даже не верится! Разве нельзя договориться по-хорошему? Вы же братья! – возмутился старик.
– Ага, братья! – фыркнул я. – Интересно, как я буду с ним договариваться? Может, мне стоило сказать: «Ай-ай-ай, как тебе не стыдно, Пельмешек! Ведь ты же мой родной братик! Зачем ты дразнишь меня и откручиваешь лапки у моего кролика? Это ведь нехорошо! Давай лучше вместо этого возьмемся под ручки и пойдем гулять по коридору, нюхая цветочки в горшках и обсуждая проблемы высшей математики!»
Коробок внимательно посмотрел на меня своими зрительными объективами, и я почувствовал, что старик меня понял, и мне стало приятно, потому что всегда приятно, когда чувствуешь, что кто-то из взрослых, кого ты уважаешь, тебя понимает.
– Вообще-то ты прав, Митрофан. Не все можно объяснить словами, – сказал Коробок. – Иногда более действенными бывают другие методы. Как-то на Земле, когда «Кашалот» еще только строился, к Репке пристали два ангарных робота. Здоровенные такие были ребята – вдвоем сгружали семитонные контейнеры. Я стал убеждать их извиниться. Они заупрямились. Я стал говорить, что с дамами так не обращаются: они стали хохотать и грубить.
– И как, в результате они извинились? – нетерпеливо спросил я.
Коробок взглянул на свои бульдозерные ручищи.
– Извинились, но не сразу. Мне пришлось их слегка поуговаривать. После этого оба отправились на ремонт, впрочем, мне тоже пришлось подремонтироваться... Вот тогда-то я и понял, что порой слова полезно подкрепить чем-то более действенным.
Коробок задумался, изучающе осмотрел нас и сказал:
– Ладно, что уж с вами делать – подрались так подрались. Поехали в медотсек, надо привести вас в порядок, пока никто не увидел, на кого вы похожи.
Коробок был родственной нам душой. Он понимал нас с братом куда лучше, чем мама с папой, и никогда не ворчал, как Репка. Мы с Коробком отправились в медпункт, и там старик остановил нам кровь из разбитых носов и припудрил ссадины. Делал он это очень споро и привычно, что неудивительно, ведь мы с Пельменем дрались раза по два в неделю.
После медпункта Пельмень решительно отправился в мастерскую, взял там банку с фосфоресцирующей краской, кисть и отправился в нашу каюту. Я молча шел за ним, не понимая, что он хочет. Оказавшись в нашем отсеке, Пельмень окунул кисть в банку и, не глядя на меня, сказал:
– Митрофан, давай делить каюту!
– Спятил? Как мы ее будем делить? – поинтересовался я.
– Элементарно. Проведем по полу черту. Это будет граница. Она считается неприкосновенной. Тебе запрещается переходить на мою территорию, мне – на твою. Не хочу иметь с тобой ничего общего.
– Отлично! – согласился я. – Давай делить! Но запомни: нарушение границы будет служить поводом к войне!
Пельмень кивнул и, наклонившись, быстро провел по полу толстую светящуюся черту. Разделив отсек, мы не удержались и разделили также стены и потолок. Признаюсь, это было сделано уже по моему требованию, потому что я подумал, что если делить, то делить все, чтобы была полная ясность.
В погоне за полной ясностью я поздно спохватился. Черта несмываемой краски была уже проведена, и я обнаружил, что в результате раздела коварный брат отхватил себе лучшую часть комнаты – ту, где стоял наш с ним общий компьютер с кучей игровых программ и спортивные тренажеры, имитирующие катание на горных лыжах и «охоту на мамонтов». Мне только и досталось, что иллюзограф со всеми земными картинами да две полки с видеокристаллическими книгами.
– И учти, – предупредил Пельмень, – если ты что-нибудь уронишь и оно закатится за черту, эта вещь становится моей собственностью! Не проси потом вернуть!
– Договорились, но и ты учти: если ты сам заступишь, даже случайно, то станешь моим рабом! – сказал я, желая досадить ему.
К тому времени я уже заметил, что, стараясь отхватить себе «охоту на мамонтов», Пельмень пожадничал и почти не оставил себе входного люка. Теперь, чтобы войти в отсек или выйти из него, ему пришлось бы выделывать самые сложные акробатические номера, прижимаясь спиной к косяку и стараясь сохранить равновесие на узкой десятисантиметровой полосе. Причем я, разумеется, всякий раз собирался стоять рядом и внимательно следить, чтобы не было заступа.
4
Внезапно включился динамик внутренней связи, и мы услышали обеспокоенный голос Яичницы:
– Мальчики, вы где? Уже десять минут одиннадцатого. Вы опаздываете на завтрак!
Мой брат направился было к выходу, но я, свистнув, привлек его внимание:
– Стоп, Пельмень! Раз динамик находится на моей половине, значит, и звук тоже мой, и ты не имеешь права его слышать.