С этим разногласием отца и сына связана существеннейшая для всего романа оппозиция суши и моря, дома и пути, обычного (от обычая идущего) и странного (глядящего в сторону, странничества). Конфликт пути и дома объединяет ту часть романа, которая предшествует попаданию на остров, и ту, что описывает пребывание на острове, а также все после возвращения. Например, выбор путешествия по суше в Англию определяется как раз испытанными бедствиями морских странствий. Однако эта предусмотрительность не помогает, и герой после нападения волков сетует: «… лучше уж проехать тысячу миль морем…» (глава XX).
Сама общая ситуация «Робинзона Крузо», схватывающая изолированное, одинокое положение человека на необитаемом острове, акцентирует именно топологические характеристики как важнейшие в романе. Но при этом очевиден их символический характер. Пространственная коллизия пути и дома; этический конфликт безрассудства и совести, непослушания и сыновнего раскаяния; эстетическое напряжение авантюрной растворенности в обстоятельствах и, напротив, героического им противостояния – таковы слои художественной семантики читаемого текста.
Отдельного обсуждения заслуживают образы земли и воды в романе. Традиционная символика земли и воды, как известно, ценностно амбивалентна. Однако в произведении Дефо многозначность и многомерность элементов мифа подчиняется ценностной определенности индивидуального художественного замысла, и образы воды тяготеют именно к полюсу смерти, а образы земли – к полюсу жизни. Это обусловлено тем, что с водой в романе связаны как раз морские путешествия и сопряженные с ними опасности, а также неустойчивость положения человека в мире. Земля же, напротив, синоним защищенности. Причем если вода у Дефо репрезентирует природную субстанцию, то земля в романе «Робинзон Крузо» – человеком обживаемый участок пространства, дом. Например, в описании того, как море несколько раз «догоняет» стремящегося к берегу героя (глава III), вода изображена как яростная стихия (the fury of the sea), от которой лишь чудом удается спастись. Суша же именно – надежное убежище. По логике произведения, каждый раз, как только герой попадает в море, сразу приближается риск плена или смерти. Земля же не только область спасения от бури, но и осуществления призвания человека. При этом особое, исключительное место в «Робинзоне Крузо» занимает описание землетрясения, когда привычная надежность суши внезапно исчезает и земля приобретает противоположные характеристики воды. Причем от колебаний почвы с героем приключается морская болезнь (глава VI).
По отношению к времени в романе наблюдается коллизия, напоминающая пространственную: «Как когда-то, когда я убежал из родительского дома, так и теперь я не мог удовлетвориться настоящим» (глава III). Удовлетвориться настоящим означает обрести покой, в котором сливаются «теперь» и «здесь»: отдаться насущной заботе и возделывать свой собственный участок бытия. Еще одна репрезентация отмеченного конфликта – противостояние «фантазии» и «голоса рассудка» (III). Как раз «фантазия», отрывая от реальности, перемещает душу в будущее, а «голос рассудка» возвращает к актуальному «сейчас». Например, неудачная безрассудная затея с сооружением лодки, которую оказалось невозможно спустить на воду, связывается рассказчиком с «разыгравшейся фантазией» (глава IX).
Важная грань коллизии дома и пути в романе «Робинзон Крузо» – столкновение природы и цивилизации. В IV главе после сообщения о том, как герой подстрелил какую-то птицу, следует комментарий: «Я думаю, что это был первый выстрел, раздавшийся здесь с сотворения мира; не успел я выстрелить, как над рощей взвилась туча птиц: каждая из них кричала по-своему, но ни один из криков не походил на крики, известные мне». Здесь звуки природы и цивилизации сталкиваются как взаимно незнакомые, чуждые. Первозданность мира, ранее ни разу не потревоженная каким-то искусственным вмешательством, встречается с человеком, наоборот, давно ушедшим от своего первичного, естественного состояния.
Одна из «ключевых» сцен романа, ставящих его героя и читателя на границу природы и цивилизации, – описание доставки вещей на остров с потерпевшего крушение корабля (IV глава). Об увлекательности этого перечисления переправляемых вещей писал еще Юрий Олеша. Оно помещает читателя в захватывающий осмотр того, что может пригодиться здесь, на острове. При этом перед лицом природы и «на ее весах» происходит как бы взвешивание заново ценностей всех человеческих изобретений, которые обычно скрыты в ситуации привычного с ними обхождения. Ситуация «человек на необитаемом острове» как раз нарушает этот автоматизм и позволяет «отделить зерна от плевел», то есть пригодное от бесполезного. Например, Робинзон говорит о ящике с инструментами плотника как о находке более драгоценной, чем золото. О ненужности денег на острове рассказчик говорит на протяжении всего романа: cм. главы IV, IX, XIII, XIV. Золото обесценивается на необитаемом острове как средство обмена, здесь невозможного. Все знаковое, конвенциональное теряет значение в натуральном мире (Маклюэн: деньги обессмысливаются вне дел сообщества), и вынужденно обретается варварская целостность бытия. При этом спасенные с утонувшего корабля достижения культуры как раз и дают герою возможность сохранить жизнь. Однако когда Робинзон готовится отплывать с острова, он не забывает взять с собой деньги (глава XIX): там, в человеческом (символическом) мире, они снова обретают свою ценность. Онтология вступает у Дефо в конфликт с семиотикой. Вот почему обнаружение следа человеческой ноги (XI глава) – экстраординарное событие в мире романа: необитаемый остров оказался неожиданно обитаемым. Знак внезапно появляется в момент, когда знаки вроде бы утратили свое значение. С момента обнаружения обитаемости острова жилище становится не просто убежищем от природных стихий, но крепостью (fortification).
Роман о Робинзоне Крузо, опубликованный в 1719-м году, предвещает появление трактатов Руссо в середине века. В образах Робинзона и Пятницы актуализирована граница культуры и натуры, интересовавшая Руссо, который писал о «Робинзоне Крузо» в своем «Эмиле». Причем поэт открывает эту границу раньше философа2. В романе Дефо с попаданием героя на остров происходит снятие всех опосредованностей, натурализация положения человека. Печальная перспектива гибели или одичания, то есть утраты всего человеческого, заставляет героя сооружать дом – остров цивилизации на острове природы. Первое, что делает Робинзон, – он отгораживается, создает искусственную границу между человеком и дикой природой.
Подробность описания крыши и стен как раз подчеркивает художественную значимость этой границы. Особое внимание уделяется входу. Кроме того, герой спит «не на подстилке, брошенной прямо на землю, а на удобной подвесной койке…» (IV). Так же скрупулезно описывается одежда (глава IX). Здесь, на необитаемом острове, происходит переоценка внешности человека. Безразличие героя к ней (см. главу XI) – знак полноты одиночества: внешность – достояние окружающих, которые в данном случае отсутствуют. Но, наоборот, с прекращением уединения, с появлением людей на острове встает проблема того, в каком виде им показаться, и Робинзон выдает себя за доверенное лицо губернатора острова: начинают работать условные механизмы социального маскарада.
При том, что тревога и чувство незащищенности постоянно сопутствуют одиночеству героя, роман содержит еще и пафос совершенной свободы в благоустройстве своей жизни, которое зависит от тебя самого в большей мере, чем когда ты часть общества, его специализированный винтик. Г. Д. Гачев остроумно и проницательно связывал английский образ мира, в центре которого находится остров-корабль, с образом человека как self-made man (см.: Г. Гачев. Национальные образы мира. М., 1985. С. 431), что, конечно, в полной мере относится к роману «Робинзон Крузо». Герой (а вместе с ним – и читатель) возвращается к натуральным первоначалам жизни; происходит как бы «вытряхивание» из автоматического, социально «отформатированного» существования. Строить свою жизнь (self-made) с самого основания, быть ее хозяином – это уже нечто противоположное образу человека как игрушки в руках судьбы. Поэтому положение героя на острове двойственно, о чем свидетельствует, например, следующее выражение: «…в шестой год моего царствования, или, если угодно, пленения…» («in the sixth year of my reign – or my captivity, which you please…» – X глава).
С темой авантюрных странствий в романе соседствует и спорит тема важности человеческого труда. Р. Барт справедливо замечал: «У Дефо дискурс призван показать труд словно замедленной съемкой…» (Р. Барт. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.,1989. С. 406). В описании производства хлеба, животноводства, устройства каких-то приспособлений и т.д. постоянно повторяется то, каких усилий, какого труда требует жизнь на острове, причем не просто ее физическое поддержание.