жестким, потерявшим выражение беззаботности, она прочла ответ и голову опустила,
глаза на пару секунд закрыла.
— А наши? Где наша армия? — прошептала, вглядываясь в глаза мужчины. Тот
взгляд отвел — сам бы знать хотел. Но знал, что знал — за те дни, что девушка
болела, округу обошел и одно понял — фрицы везде.
— В тылу мы, — не стал скрывать. — В любую сторону иди — к немцам придешь.
Лена долго молчала, свыкаясь с горькой новостью и, спросила:
— День сегодня какой?
— Жаркий, — улыбнулся ей, чтобы хоть немного развеять. Убивал его ее серьезный
вид, взгляд странный, страшный в своем отчаянье. Нехорошо с ней было — четко
понял, думала она себе что-то и это «что-то» было страшным, безумным.
Изменилась наивная девочка — комсомолка. Погасло что-то в глазах, лицо
отрешенным и взрослым стало.
Лена даже не улыбнулась в ответ, тон не изменила:
— Пятое? Десятое? Первое? Июнь, июль, август?
— Июль, — прищурился, глаз с нее не спуская. — Может десятое. Я дни как-то не
считал.
— Прав. Это неважно, — кивнула чуть подумав.
— Заторможенная ты какая-то, как замерзшая. Ты бы еще полежала, Лена.
— Пчела я, а не Лена. Сам окрестил.
— Я же в шутку…
— А я в серьез. Что делать думаешь?
Не спросила, а скорее приказала ответить. Дрозд отвернулся, теряясь от такого
тона. Стянул грязную, пропахшую порохом, грязью, тиной гимнастерку. Помолчал и
бросил ей в тон:
— Дрова колоть, шаньги есть и на печи лежать.
— Я с тобой, — тут же заверила девушка. Лейтенанта даже развернуло — оглядел с
ног до головы — а ведь контуженная она, что он от нее хочет?
— Не против, — решил в шутку перевести.
— Слово офицера?
— Ага, — улыбнулся и хотел за плечи обнять, но сам не понял, как с крыльца
полетел, считая спиной ступени. Уставился снизу вверх на ненормальную, а девушку,
оттого что с силой и не понятной яростью, пихнула его, саму скрутило. Сползла по
ступеням, взгляд с туманом в небо, лицо белое, как платок его обрамляющий.
Ну, как на такую злиться?!
Его чуть не покалечила — ладно, сама же чуть не покалечилась!
Поднял ее осторожно, в хату отнес, на постель положил:
— Ну, что ж ты такая, а? Ведь девушка, — укорил жалея. Тошно ему смотреть было,
что плохо ей. Лучше б сам мучился.
— Я… не девушка, — прошептала, немного в себя приходя.
Дрозд хмыкнул, умиляясь:
— А кто ж ты?
— Комсомолка.
— Ааа! Комсомол от пола освобождает? — улыбнулся: глупааяя.
— Война, — прошептала и, Саша посерьезнел. Ясно стало, что она задумала — да
не бывать тому. Он Николаю обещал живой ее сохранить. Мертвому обещал! Значит,
пока жив — клятву будет выполнять. А встретятся с другом там, где все убитые и
умершие, как дед говорит, встречаются, он ему прямо в глаза посмотрит — все что
мог делал, как мог берег.
— Тебе сколько лет? — спросил. Взгляд жесткий стал, колючий.
— Шестнадцать. Скоро. В августе.
— Молодец, — кивнул. — Подожди до восемнадцати и повоюешь. А детский сад на
войне не нужен. Нянечек нет, чтобы сопли утирать, — сказал, как отрезал.
Встал и пошел во двор, себя в порядок приводить.
Лена его слова приняла как справедливый укор ее слабости и решила доказать
обратное.
"Волю, маковка, воспитывать надо. Без нее человек что кистень", — говорил Игорь.
В детстве ей очень не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, идти в школу, и
она тянула, капризничала. Брат не церемонился — "есть слово «надо» и одеяло в
сторону: "подъем!" И приходилось вставать, бежать умываться, зябко передергивая
плечами…
Где сейчас Игорь? Неизвестно. Но одно точно — где-то там, далеко впереди стоит
за Родину и бьет фашистского гада. Может быть уже погиб…
Нет! — Лена села, только чтобы не думать плохое. Потом встала и заставила себя
идти.
Саша мылся у колодца, фыркая от холодной воды, как стоялый жеребец. Лена
напротив встала. Лицо ополоснула, чтобы дурман из головы развеять и уставилась
на мужчину. Того проняло — насторожился, исподнее к себе прижал, прикрываясь:
— Чего?
— Ничего.
Дрозд потоптался, хотел исподнее натянуть и передумал, кинул на лавку у колодца:
— Постирай-ка, — заявил из вредности.
— По-твоему женщина только стирать может?
— И готовить.
— Только на это и годна?
Дрозд губы поджал: вот свяжись с малолеткой!…
Развернулся и к дому пошел:
— Матвей где? — спросил, глянув на девушку через плечо.
— Не знаю! Его нет, лошади тоже нет…
— Коня!
— Ну, коня! Ты мне скажи, ты коммунист?
Дрозд остановился, вздохнул, чувствуя, что терпения с Леной ему не хватит:
— Это-то тут причем? — повернулся к ней.
— Нет, ты скажи! — подошла.
— Ну, кандидат.
— А я комсомолка!
— Здорово, — заверил, руки в карманы брюк сунув, поглядывая на нее сверху вниз.
— И что?
— А то что у нас есть долг перед своим народом, Родиной и партией!
— В смысле, не у комсомольца долга нет?
Дрозд опять вздохнул: пчела, она и есть Пчела!
— Ты не смейся, я серьезно! У нас, между прочим, давно равноправие полов! И
женщины ничем не хуже мужчин! Ты про Пашу Ангелину слышал?!
"Поплыли… Ну, просто наш политрук Крыжановский!"
— Тебя Паша зовут?
— Ты прекрасно понял, о чем я говорю!
— Ты чего хочешь? — начал закипать лейтенант.
— Фашистов убивать!
— Ааа!…
— Мы с тобой две боевые единицы!
Еее!
— Деточка, — качнулся к ней. — Не смеши меня. И закончили!
И пошел к избе.
— Тогда я одна буду воевать!
Дрозд как споткнулся, остановился, прекрасно понимая: а ведь будет. Нет, ну
рождаются же на свет такие «упрямые»!
Подумал и кивнул:
— Воюй. Только не со мной. Поесть есть что-нибудь?
— Не… Не знаю, — пожала плечами, растерявшись от смены темы.
— Вот! — нарочито обвиняющим тоном заметил Александр, повернувшись к девушке.
— Ты даже не знаешь, есть ли что перекусить голодному! И дисциплины у тебя
никакой. И о субординации ты ни черта не слышала. И об уважении к старшему. Ты
не боевая единица, ты боевая Пчела!
И попер в дом, хлопнул дверью так, что девушка вздрогнула. Застыла, соображая:
может он прав? С дисциплиной у нее, правда, плохо. Но про субординацию она знает!..
Но "и что"?
Подобрала одежду лейтенанта, стирать пошла. Пока занята, может мысль дельная в
голову придет.
Ничего не пришло, только злость появилась. Гимнастерку с исподним на веревку
повесила и услышала приближающийся скрип, словно телега подъезжала. Лена в дом
кинулась:
— Там кто-то едет, — бросила мужчине, спокойно обедающему. Дрозд, картофелину
холодную в миг в рот всю запихал. Пистолет в сенках из ведра с овсом выудил и на
улицу, прошипев девушке:
— Рядом держись!
Из-за угла избы выглянул, а там Матвей, телегу с сеном у сарая поставил, коня от
сбруи освобождает.
Дрозд дух перевел, глянул на девушку неласково:
— "Боевая единица"!
Та сжалась, вздохнув: стыдно стало.
Дрозд к старику подошел:
— Помочь?
— Сено вона убери, — кивнул тот на телегу и коня к загону повел.
Лена Саше помогать принялась. Верх травы сухой убрали, а под ней военный. Худой,
длинный — скелет в гимнастерке просто. Ноги босые в кровь сбиты так, что
посинели и опухли. Волосы непонятного цвета, над лбом запекшаяся кровь. Лицо
заостренное, нос как игла торчит, а глаза закрыты. Лена в первый момент его за
мертвого приняла. Застыла над телегой со скорбным лицом, чудом сдерживая слезы.
Лейтенант же «гостинец» иначе оценил:
— Военврач третьего ранга, майор, — кивнул на кубари и на старика внимательно