Пока они танцевали, он высмеивал ее, она отвечала ему тем же. Когда песня закончилась, она обругала его. Они говорят, что она была готова влепить ему пощечину, но не стала. Он смотрел по сторонам с невинным видом, а она потопала к своим приятелям из студентов по обмену. Закончилось тем, что остаток вечера она танцевала с парнем из Португалии. Они говорят, что с того времени Энди в бешенстве. Он жестоко напился и упал в блюдо с бобовым соусом. Рэйчел сожгла все, что он дарил ей, и высыпала пепел перед его шкафчиком. Его друзья смеялись над ним.
За исключением сплетен, нет других поводов ходить в школу. Впереди еще заключительные экзамены, но не похоже, чтобы они заметно повлияли на мои оценки. У нас — что? Еще две недели занятий? Иногда мне кажется, что средняя школа — одно бесконечное испытание: если вы достаточно сильны, чтобы выжить здесь, они позволят вам стать взрослым. Надеюсь, оно того стоит.
Добыча
Я ожидаю времени окончания ежедневной порции пытки алгеброй, когда ХЛОП! — в мою голову врывается мысль: я больше не хочу пропадать в моем маленьком укрытии. Я оглядываюсь вокруг, почти готовая увидеть хихикающих парней с заднего ряда, которые кинули в мою голову ластиком. Не-а, задний ряд пытается удержаться в бодрствующем состоянии. Определенно это была идея, ударившая мне в голову.
Я больше не хочу скрываться. Ветерок из открытого окна обдувает мои волосы и щекочет плечи. Это первый день, когда достаточно тепло для рубашки без рукавов. Летнее ощущение.
После урока я иду следом за Рэйчел. Энди ожидает ее. Она даже не собирается глядеть на него. Теперь парень из Португалии — нумеро уно для Рэйчел. ХА! Дважды ХА! Поделом тебе, мразь. Ребята пялятся на Энди, но никто не останавливается поговорить. Он следует за Гретой-Ингрид и Рэйчел вниз по холлу. Я в нескольких шагах позади него. Грета-Ингрид оборачивается и подробно рассказывает Энди, что он должен с собой сделать. Впечатляюще. Ее навыки в языке за этот год действительно усовершенствовались. Я готова исполнить победный танец.
После занятий я направляюсь в свою каморку. Я хочу забрать домой плакат с Майей Ангелу, и мне хочется сохранить несколько моих картинок с деревьями и мою скульптуру из костей индейки. Остальной хлам может оставаться, поскольку на нем нет моего имени. Кто знает, может в следующем году каким-нибудь другим ребятам понадобится безопасное место, куда можно сбежать. От запаха избавиться невозможно. Я оставляю дверь немного приоткрытой, чтобы можно было дышать. Трудно снять картинки с деревьями со стен не порвав их. День становится жарче, а циркуляция воздуха здесь вовсе нет. Я открываю дверь шире — ну кто сейчас может прийти? В это время года учителя уезжают быстрее, чем ученики, когда звенит последний звонок. Единственные оставшиеся люди — несколько команд, рассеянных по полям и тренирующихся.
Я не знаю, что делать с одеялом. Оно действительно слишком ветхое, чтобы забрать его домой. Мне стоило сперва сходить к моему шкафчику и взять рюкзак — я забыла о книгах, которые были тут. Я свернула одеяло, положила его на пол, выключила свет и направилась к моему шкафчику. Кто-то пихнул меня в грудь и втолкнул обратно в каморку. Вспыхнул свет и дверь закрылась.
Я поймана в ловушку с Энди Эвансом. Он молча уставился на меня. Он не так высок, как в моих воспоминаниях, но по-прежнему отвратителен. Лампа наносит тени ему под глазами. Он сделан из каменных плит и источает запах, заставляющий меня трусить до мокрых штанишек. Он хрустит костяшками пальцев. Его руки огромны.
Энди Чудовище:
— Ты трепло, знаешь об этом? Рэйчел отшила меня на выпускном, выдала мне какую-то бредовую историю о том, как я тебя изнасиловал. Ты знаешь, что это ложь. Я никогда никого не насиловал. Я этого не делал. Ты хотела этого, так же, как и я. Но пострадали твои чувства, так что ты стала распространять ложь, и теперь каждая девочка в школе говорит обо мне, как о каком-то половом извращенце. Ты распространяла эту бредятину неделями. Что не так, уродина, ты ревнуешь? Не смогла заполучить свидание?
Слова пригвождают к полу, тяжелые, острые. Я пытаюсь его обойти. Он преграждает мне путь.
— О нет. Никуда ты не пойдешь. Ты действительно накрутила шумиху вокруг меня.
Он потянулся назад и запер дверь. Щелк.
— Ты просто чокнутая сука, знаешь об этом? Фрик. Не могу поверить, что кто-то тебя послушал.
Он хватает меня за запястья. Я пытаюсь вырваться, и он сжимает их так сильно, что кажется, раздробит мне кости. Прижимает меня к закрытой двери. Майя Ангелу смотрит на меня. Она советует мне поднять шум. Я открываю рот и делаю глубокий вдох.
Чудовище:
— Ты же не собираешься закричать. Раньше ты не кричала. Ты любишь это. Ты ревнуешь, что я выбрал твою подругу, а не тебя. Думаю, я знаю, чего ты хочешь.
Его рот на моем лице. Я мотаю головой. Его губы мокрые, зубы ударяются о мою скулу. Я снова тяну свои руки, и он наваливается на меня всем телом. У меня нет ног. Мое сердце трепещет. Его зубы — на моей шее. Единственный звук, который я могу издавать — нытье. Он пытается захватить оба моих запястья одной рукой. Ему нужна свободная рука. Я помню, я помню. Железные руки, горячие руки-ножи. Нет.
Звук вырывается из меня: «НЕЕЕЕЕТ!!!»
Я следую за звуком, отталкиваюсь от стены, толкаю Энди Эванса, теряю равновесие, спотыкаясь о разбитую раковину. Он сыплет проклятиями и оборачивается, его кулак приближается, приближается. Взрыв в голове и кровь во рту. Он ударил меня. Я кричу, кричу. Почему не падают стены? Я кричу достаточно громко, чтобы обрушилась вся школа. Я сгребаю что-то — мою ароматическую чашу — и кидаю в него, она скачет по полу.
Мои книги. Он снова ругается. Дверь заперта, дверь заперта. Он хватает меня, тянет от двери, одна рука закрывает мой рот, другая рука у моего горла. Он наклоняет меня к раковине. Мои кулаки ничего не значат для него, маленький кролик не может принести вреда. Он наваливается на меня.
Мои пальцы шарят вверху, в поисках ветки, сучка, чего-нибудь, на чем можно повиснуть. Деревянный брусок — основа моей скульптуры из костей индейки. Я хлопаю им по постеру Майи. Слышу хруст. ОНО не слышит. ОНО дышит, как дракон. ЕГО рука отпускает мое горло, нападая на мое тело. Я бью деревяшкой по постеру и по зеркалу под ним, бью снова.
Осколки стекла соскальзывают по стене в раковину. ОНО, озадаченное, отскакивает. Я дотягиваюсь и смыкаю пальцы на стеклянном треугольнике. Держу его у шеи Энди Эванса. Он застывает. Я прижимаю стекло достаточно сильно, чтобы выступила капелька крови. Он поднимает руки над головой. Моя рука дрожит.
Я хочу забить стеклами его горло, хочу слышать его крик. Я смотрю вверх и вижу щетину на его подбородке, белые пятнышки в углу рта. Его губы парализовало, он не может говорить. Это хорошо.
Я:
— Я сказала «нет».
Он кивает. Кто-то тарабанит в дверь. Я отпираю, и дверь распахивается. Там Николь с командой по лакроссу — потные, злые, с высоко поднятыми палками. Кто-то отделяется и бежит за помощью.
Завершающий отрезок
Мистер Фримен отказывается выставить оценки в срок. Это должно было произойти еще за четыре дня до окончания занятий, но он не видит в этом смысла. Так что я остаюсь после школы в самый-самый последний день для последней попытки правильно изобразить дерево. Мистер Фримен рисует на стене класса картину. Мое имя пока не тронуто, но все остальное он уже удалил с помощью малярного валика и быстросохнущей белой краски. Он смешивает краски на палитре, что-то мурлыча под нос. Он хочет нарисовать восход солнца.
Через окно врываются звуки летних каникул. Занятия почти завершены. Холл полон эха хлопающих дверец шкафчиков и воплей «Я буду скучать по тебе — есть мой номер?»
Я включаю радио.
Мое дерево определенно дышит; неглубокое дыхание вроде этого пробивалось сегодня утром из-под земли. Оно не слишком симметрично. Кора грубая. Я пытаюсь сделать так, будто инициалы были вырезаны уже давно. Одна из нижних ветвей больна. Если это дерево на самом деле существует где-то, оно должно поскорее сбросить эту ветку, чтобы она не погубила его.
Корни буграми проступают из земли, а крона тянется к солнцу, высокая и здоровая.
Из открытого окна веет сиренью, влетают несколько ленивых пчел. Я вырезаю, а мистер Фримен смешивает оранжевый и красный, чтобы добиться правильных рассветных теней. С парковки доносится визг шин, прощальный привет какого-то рассудительного ученика. Я вглядываюсь в лицо летней школы, там нет и следа спешки. Но я хочу закончить это дерево.
Входит парочка старшеклассниц. Мистер Фримен осторожно обнимает их — потому что боится испачкать их краской и потому, что учитель, обнимающий учеников, может нарваться на большие неприятности. Я стряхиваю челку себе на лицо и смотрю сквозь волосы. Они болтают о Нью-Йорке, где девушки собираются поступать в колледж. Мистер Фримен записывает им несколько телефонных номеров и названий ресторанов.