Прошло семнадцать лет. Три года, как я был женат, в Москве вышла моя первая книга, была дописана вторая — про демонов.
Я приехал в Харьков навестить родителей.
Я не держал запаса гривен, инфляция съедала их, точно ржавчина. Я сунул в карман пятидесятиевровую купюру и пошел в обменку.
Был какой-то праздник, все пункты оказались закрыты. Раньше возле таких местечек ошивались менялы — суетливые частники, за которыми держалась дурная слава обманщиков. В девяностые частенько приходилось иметь с ними дело, но к началу двухтысячных менялы почти вымерли.
Вдруг я увидел его. Мне даже мига не понадобилось, чтобы узнать его. Витя! Мой детский кошмар. Он не изменился — все те же голова котлом, приземистость, загустевшие усики. Но теперь я был выше его и вдвое шире.
Витя бродил эллипсами, перечислял шепотом валюты: — Доллары, евро…
Сердце мое колотилось — первый ужас волновал посильнее первой влюбленности.
Панический, с ума сводящий Витя. И вот он рядом. Только руку протяни…
Я остановился. Он бормотнул: — Доллары, евро… Мужик, поменять нужно?
Он не узнал меня. Я понял это по ленивым зрачкам — как у животного в зоопарке, мимо которого за день проходят глазеющие толпы.
Я назвал сумму, он деловито кивнул.
— Давай отойдем, — заговорщицки подмигнул Витя, — тут мусора пасут…
Я не боялся его, уверенный в своем физическом превосходстве, — я мог завязать узлом строительный гвоздь-двадцати. На крайний случай у меня был припасен нож, крепкий американский складень.
Мы прошли через сквозной подъезд и оказались в кирпичном тупичке со слепыми окнами. Стояли лишь несколько мусорных баков.
Я протянул ему купюру, он изучил ее на свет, сунул под рубашку, принялся отсчитывать из пачки гривны.
И тогда я произнес: — Ты узнал меня, Витя?
Сколько раз я представлял эту сцену… Хотел сказать иронично, зло, но голос почему-то задребезжал.
Витя отвлекся от счета. Лицо его из деловитого сделалось хитрым и настороженным. Он не понимал, чего ждать от меня.
— Семнадцать лет назад. В сентябре… Помнишь?
— Ты обознался, мужик, — наконец он сказал. — Я не Витя…
Я взял протянутые гривны, пересчитал… По мусорному баку пробежала пепельная крыса.
Витя двинулся к подъезду, я рывком развернул его.
— Куда пошел?! Тут не хватает!..
От его рубашки отлетели пуговицы.
— Забирай на хуй свой полтинник! — Он повернулся. Рубашка распахнулась на его груди.
И вот что я увидел.
Со стороны сердца, под ребрами находилась дыра, обросшая изнутри бледно-розовой, как после ожога, кожей — будто Витя был вылепленным и кто-то совочком зачерпнул вещества из его тела. В этом отвратительного вида углублении, словно на полочке, лежали мои евро.
«Болезнь? Последствия какой-то операции?» — думал я. Левой рукой совал ему гривны, правой тянулся за купюрой.
Как ни старался я уберечься, пальцы все же коснулись его внутренней кожи — теплой, живой. Я содрогнулся от омерзения.
Во время прилива, когда море возвращается в свои берега, вода прибывает не только из глубин, но и поднимается со дна, из песка…
Нечто похожее произошло со мной, но в области памяти.
Я взял мои деньги — и это было точно озарение! — одновременно понял, что до настоящего момента я ровным счетом ничего не помнил о страшном Вите и дворике, где много лет назад был растоптан, отпизжен…
Но, прикоснувшись к розовокожей дыре, я будто заново прожил минувшие семнадцать лет, и мне сразу же стало ясно, почему я оказался в этом тупичке возле мусорных баков. Один на один с менялой.