— Да. Да. Именно.
— Одну минуту…
Сандерсон притянул к себе обеих обезьян. Я услышал, как они жужжат и стрекочут. Потом кучка рассыпалась. Сандерсон глядел сурово.
— Это твой последний шанс, опарыш.
— Что? Какой?
— Мы решили отдать тебе птицу за 5 тысяч.
— 3 тысячи.
— 4 тысячи — и это все.
— Где ваши сраные бумаги?
— Они у меня, здесь…
Он залез к себе в пиджак и выкинул их на стол. Я попробовал их прочесть. Сплошной юридический жаргон. Я должен подписать долговое обязательство «Акме Ликвидаторам». 15 % в месяц. Это я понял. И там было что-то еще.
— Там все еще написано 10 тысяч долгу.
— А, мистер Билейн, это мы можем исправить, — сказал Сандерсон. Он схватил бумаги, зачеркнул 10, надписал 4, поставил подпись. Швырнул бумаги мне на стол.
— Теперь распишись…
Я нашел ручку и подписал этот чертов договор.
Сандерсон схватил бумаги и засунул в пиджак.
— Громадное мерси, мистер Билейн. Всего хорошего. — Вместе с двумя обезьянами он направился к выходу.
— Э, а где Красный Воробей? Сандерсон остановился, обернулся.
— А-а, — сказал он.
— Бэ, — сказал я.
— Жди нас завтра на Большом центральном рынке в два часа дня.
— Это большой рынок. Где?
— Найди мясной магазин. Стой возле свиных голов. Мы тебя найдем.
— Свиных голов?
— Да. Мы тебя найдем.
Они повернулись и вышли из кабинета. Я сидел и смотрел на стены. У меня было такое чувство, что меня кинули.
48
И вот в два часа дня я стоял на Большом центральном рынке. Я нашел мясной магазин и стоял возле свиных голов. Они смотрели на меня дырками вместо глаз. Я встретил их взгляд, пыхнул сигарой. Сколько грустного на свете. Бедные варят из этих черепов суп.
Я подумал: кажется, меня продинамили. Эти ребята могут не прийти.
Ко мне шел какой-то бедный. Он был одет в лохмотья. Когда он подошел поближе, я заговорил с ним:
— Эй, друг, дашь доллар на пиво? У меня язык уже вывесился…
Недоносок повернулся и пошел прочь. Иногда я подаю, иногда не подаю. Смотря с какой ноги встал утром. Наверно. Кто знает?
Денег в мире не хватает на всех. Никогда не хватало. Я не знаю, что с этим делать.
Потом я увидел их. Сандерсона и двух его обезьян. Они шли ко мне. Сандерсон улыбался и нес что-то, накрытое материей. Похоже было на птичью клетку. Птичья клетка?
Они остановились передо мной. Сандерсон окинул взглядом свиные головы.
— Радуйся, Билейн, что ты не свиная голова.
— Почему?
— Почему? Свиная голова не может трахать бабу, есть конфеты, смотреть телевизор.
— Что у тебя под тряпкой, Сандерсон?
— Кое-что для тебя, малыш, тебе понравится.
— Точно, — сказала одна из обезьян.
— Ага, — сказала другая.
— Эти мальчики когда-нибудь не соглашаются с тобой, Сандерсон?
— Им умирать неохота.
— Нам жить охота, — сказала одна обезьяна.
— До старости, — сказала другая.
— Я спрашиваю, Сандерсон, что у тебя в клетке?
— Нет, это не твоя клетка, эта клетка пустая.
— Ты хочешь дать мне пустую клетку?
— Это приманка, Билейн.
— Зачем тебе нужна приманка?
— Мы просто любим поиграть. Мы игривые.
— Замечательно. Ну а где настоящая клетка?
— На переднем сиденье твоего автомобиля.
— Моего автомобиля? Как вы туда…
— Ну это мы умеем, Билейн.
— А как же ты сказал, что мне понравится?
— Что понравится?
— Да вот эта клетка. Ты сказал, что она мне понравится. И твои шестерки согласились.
— Это шутка. Мы любим шутить. Это светская болтовня.
— Светская болтовня? Когда ты перестанешь болтать? Когда начнется дело?
— На переднем сиденье твоего автомобиля, Билейн. Убедись. Мы пошли. До встречи в городе. Через 30 дней.
Они удалились. А я остался со свиными головами.
Так. Я вышел оттуда и направился на стоянку. По дороге увидел прислонившегося к стене понурого алкоголика. Его атаковали мухи Я остановился и засунул ему в карман доллар.
Наконец я очутился на стоянке. Я подошел к машине, залез. Там стояла еще одна клетка, накрытая. Я посмотрел, подняты ли все окна Потом набрал в грудь воздуху и стащил тряпку. В клетке была птица Красная. Я присмотрелся. Это был не воробей. Это была канарейка покрашенная в красный цвет. Хм-м, хмм. Угу. Ох.
Могли поймать воробья и покрасить красным. Нет, подсунули сраную канарейку. И я не могу ее выпустить. Сдохнет с голоду. Придется оставить у себя. Влип.
Шляпа.
Я завел машину и выехал со стоянки. Наплевав на светофоры вырвался на шоссе. Внезапно я услышал тихий звук. Дверца клетки открылась, и птица вылетела. Она стала метаться по кабине. Красная канарейка. Водитель на соседней полосе увидел эту ерунду и стал надо мной смеяться. Я показал ему палец. Лицо его исказила злобная гримаса. Я увидел, что он протянул куда-то руку. Он опустил стекло, направил на меня пистолет, выстрелил. Стрелок он был паршивый. Промахнулся. Но я почувствовал ветер от пролетевшей мимо носа пули. Птица продолжала метаться, и я нажал на газ. В обоих моих окнах появились отверстия, одно входное, другое выходное. Я не оглядывался. Я дал полный газ и ехал так до своего поворота. Там я оглянулся. Друга моего не было видно. Тут я снова почувствовал птицу. Она стояла у меня на макушке. Я чувствовал ее кожей. Потом она опорожнилась. Я чувствовал, как капают мне на голову ее какашки
Не особенно приятный день. Не самый для меня удачный, черт возьми.
49
Я сидел в кабинете. Кажется, это была среда. Новых дел не наклевывалось. Я по-прежнему занимался Красным Воробьем, обдумывал, просчитывал ходы. Единственный ход, который приходил мне в голову, — убраться из города, пока не истекли 25 дней.
Черта с два. Они не выкурят меня из Голливуда. Я и есть Голливуд — то, что от него осталось.
В дверь очень вежливо постучали.
— Да, — сказал я, — смелее.
Дверь открылась, и появился маленький человек во всем черном — черные туфли, черный костюм, даже рубашка черная. Только галстук на нем был зеленый. Как зеленый лимон. За спиной у него маячил телохранитель-горилла. Только у гориллы больше мозгов.
— Я Джонни Темпл, — сказал он, — а это мой помощник Люк.
— Люк, да? А что делает Люк?
— То, что я ему скажу.
— Может, скажешь ему, чтобы убирался?
— В чем дело, Билейн, тебе не нравится Люк?
— А должен нравиться?
Люк сделал шаг вперед. Лицо у него сморщилось, как будто он хотел заплакать.
— Ты не любишь меня, Билейн? — спросил Люк.
— Ты не встревай, Люк, — сказал Темпл.
— Да, не встревай, — сказал я.
— Ты любишь меня, Джонни? — спросил Люк.
— Конечно! Конечно! А теперь, Люк, иди, встань перед дверью и никого не впускай и не выпускай.
— Тебя тоже?
— Ты о чем, Люк?
— Тебя тоже не впускать и не выпускать?
— Нет, Люк, меня ты впускай и выпускай. Но больше никого. Пока я тебе не скажу.
— Ладно.
Люк отошел и встал перед дверью.
Темпл подтащил кресло, сел.
— Я от «Акме Ликвидаторов». Я должен тебя проинструктировать. Наш коммивояжер, Гарольд Сандерсон…
— Коммивояжер? Ты называешь его коммивояжером?
— Он у нас один из лучших.
— Надо думать, — согласился я. — Посмотри на это. Я показал на птичью клетку, подвешенную в углу. В ней сидела красная канарейка.
— Это он мне всучил, — сказал я.
— Гарри может всучить кожу с мертвого тела, — сказал Темпл.
— И всучал, наверно, — сказал я.
— Это к делу не относится. Мы должны тебя проинструктировать.
— Ну давай инструктируй.
— Это неостроумно, Билейн. Мы одолжили тебе 4 куска под 15 процентов месячных. Это будет 600 долларов. Мы хотим убедиться, что ты все понял, прежде чем придем получать.
— А если у меня не будет?
— Мы всегда получим, мистер Билейн, тем или иным способом.
— Вы ломаете ноги, Темпл?
— Наши методы варьируются.
— Допустим, ваши методы не оправдались. Вы убьете человека за 4 куска и проценты?
Темпл вытащил пачку сигарет, постучал одной об стол и прикурил от зажигалки. Потом медленно затянулся, выдохнул.
— Ты меня утомляешь, Билейн. Потом он сказал:
— Люк…
— Да, Джонни?
— Видишь красную птицу в клетке?
— Да, Джонни.
— Люк, теперь ты туда подойди, возьми птицу из клетки и съешь ее живьем.
— Да, Джонни.
Люк направился к клетке.
— ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЕМПЛ, ВЕРНИ ЕГО! ВЕРНИ ЕГО! ВЕРНИ ЕГО! — закричал я.
— Люк, — сказал Темпл. — Я передумал, не надо есть эту птицу живьем.
— Мне ее сперва поджарить, Джонни?
— Нет, нет, пусть сидит. Вернись и стань перед дверью.