– Пошел отсюда, – качает головой Кровник. – Вот бестолочь же…
Ливанов моргает и, развернувшись, уходит по тротуару прочь. Он перебегает дорогу и, пару раз обернувшись, сунув руки в карманы, сгорбившись, быстрым шагом идет по набережной. Подальше отсюда.
Кровник поднимает кейс и берет Девочку за руку.
– Пошли, – говорит он, и они, повернувшись к Ливанову спиной, идут в противоположную от него сторону.
Она топает рядом с ним, крепко держась за его ладонь. И хотя до Белого Дома рукой подать – они почему-то неожиданно долго бредут в горку по затяжному подъему вдоль дороги, по узкому тротуару. Кровник чувствует, как ноют колени. Он прихрамывает. Проезжающие редкие машины забрызгивают их мелкими каплями из каких-то неожиданных луж. Дождь что ли прошел?
Сначала они видят «скорую».
Потом они видят рыдающую женщину. И еще одну рыдающую женщину. Два санитара грузят носилки, накрытые белой простыней. Кровник переходит на другую сторону улицы; девочка, не отставая, следует с ним рядом. Люди сначала попадаются по двое, потом по трое, потом превращаются в группы по пять человек и почти сразу – в кучу какого-то серого народу, трущегося тут и там. Там и тут…
Кровник и Девочка, лавируя между спешащими в разных направлениях людьми, движутся напрямик. Подраненное, прожженное в нескольких местах гигантской сигаретой здание российского парламента надвигается на них. Кровник включает рацию и слышит, что первая группа выходит из здания. Команда «А» сообщает, что пока все проходит без эксцессов.
Кровник начинает забирать вправо, пытаясь обойти группу грузовиков. Возле них топчутся военные инженеры вперемешку со штатскими. Какие-то люди с трехцветными флагами и транспарантами ликуют и радуются, внимая речам бородатого толстого человека в синем распахнутом пальто. Кровник слышит, как они смеются и выкрикивают обрывки лозунгов написанных белыми буквами на их же алых транспарантах. Видит нескольких взлохмаченных старшеклассников с горящими глазами. От них пахнет алкоголем. Кровник огибает «Камаз», крашеный в хаки, и натыкается на ментов. Он неосознанно втягивает живот, увидев серые шинели, и почти сразу понимает по тульям фуражек и погонам, что видит полковника в окружении трех майоров, нескольких капитанов и бесчисленного числа лейтенантов. Полкаш что-то говорит своим, показывая рукой, затянутой в черную кожаную перчатку, куда-то вправо от себя.
– Товарищ милиционер! – слышит Кровник женский голос. – Товарищ полковник!
Он видит женщину лет пятидесяти в пуховом платке, завязанном крест-накрест, в буром пальто с истлевшим лисьим воротником. Один из лейтенантов пытается схватить ее, но она, ловко увернувшись, оказывается у него за спиной.
– Товарищ полковник! – кричит она, и полковник действительно замечает ее.
– Я вас слушаю, Софья Леонидовна! – говорит он громко, приподняв подбородок.
– Там, – она машет за спину, – на той стороне моста, на автостоянке… там подростки машины вскрывают, а еще там другие у убитых солдат оружие воруют… их там много.
– Так! – сказал полковник, – Синицкий?!
– Да, товарищ полковник!
– Быстро туда пять нарядов! Первым делом дайте по башке тем, которые…
Кровник и Девочка свернули за большой серый фургон с мигалкой и оказались в коридорчике между несколькими грузовиками и автобусами, стоящими плотно друг к другу тупоносыми мордами. Они пошли, чувствуя на себе взгляды слепых фар. Огибая остывшие оскалы радиаторных решеток. В узких коридорчиках между корпусами машин никого не было видно. Голоса доносились приглушенно, словно из-за высокого забора. Пустые бутылки из-под водки под ногами. Хруст битой стеклотары.
Кровник завертел головой, оглянулся и остановился. Пропустил девочку вперед. Еще раз бросил взгляд назад. Они прошли пару метров, и Кровник положил руку девочке на плечо.
– Сюда, – сказал он, направляя ее между двумя автобусами. – Давай-давай…
Она послушно повернула направо. Кровник перекинул чемодан из руки в руку и снял рацию с пояса. Он почувствовал, как засвербело в ноздрях и, поняв, что сейчас чихнет, легонько постучал себя гнущейся пластиковой антенной по носу.
В этот момент его ударили ножом в спину.
Кровник выдохнул резко воздух: острая боль под левой лопаткой.
Девочка обернулась.
– Беги! – хотел крикнуть Кровник, но не смог набрать воздуха в грудь.
– Беги… – одними губами.
Он выронил чемодан и сделал странное движение: словно собирался вытащить нож из своей спины. Тот, кто находился сзади, сам вытащил нож и тут же снова со злобным выдохом сквозь зубы всадил его чуть пониже.
Кровник захрипел, пытаясь обернуться, и получил сильный удар в голову. Он споткнулся и отлетел в сторону, ударившись о борт автобуса. Набухшая ткань его «мастерки» оставила смазанный красный след на белом борту.
– Чмо! – сказал Паршков ему в спину. – Всегда найдется один придурок, который все испортит! Всегда найдется такой!..
Кровник сделал шаг вперед и понял, что падает, что ноги не держат его. Он привалился к борту и съехал по нему боком, оставляя за собой еще более красный и еще более смазанный след.
Он упал на колени, в глазах появились темные круги. Хотел, но не смог удержать голову.
– Тупой урод! – прорычал Паршков и ударил его кулаком в затылок. – Тупой…
Кровник почувствовал, как от удара лоб его прорвал борт автобуса, прорвал дыру в крашеной жести и пространстве и – воздух, шипя начал выходить из этой дыры, из этого мира, оказавшегося вдруг большим – пусть очень большим, но – мыльным пузырем. Он почувствовал, как его начинает затягивать в эту дыру. В эту все расширяющуюся черную дыру: вместе с голосами и смехом, с автобусами, транспарантами и обрывками лозунгов, распускающимися как плохо связанные шарфы. Вместе со всеми этими людьми, стоящими по колено, по пояс, по горло в… Его потащило мимо них туда – за самый край, где в него вцепились…
– Вот он!!! – гибкие и твердые спицы-щупальца.
– Вот он!!! – закричал на него Паук, обвивший его по рукам и ногам. Спеленавший его как младенца – так, что не пошевелить ни рукой, ни ногой.
И Костя увидел, как шевельнулось пространство. Как отделилась от него большая тень. Костя заверещал бы от ужаса, но не смог – рот его тоже был залеплен паутиной. Он, не в силах пошевелиться и замерев от ужаса, смотрел на огромного Медведя. Медведя с прорвавшейся истлевшей плюшевой шкурой. Пыльная серая вата торчит клочьями в прорехи.
Он идет, и твердь под его ногами на глазах превращается в такую же серую вату. Рвется пыльными лохмотьями, летит в расширяющуюся дыру, сожравшую полнеба. Давно истлели и мост, и большое белое здание на берегу реки, и мутная вода под мостом, и перевернутые отражения в ней… Медведь тянет свои бревна-лапы с крючьями ржавых гвоздей, и Костя зажмуривается в ужасе.
– Тебе не туда! – громом рычит схвативший его за шиворот и тряхнувший как щенка Медведь. – Смотри в себя! Видишь? Видишь?!
Стена воды. Облако брызг. Радуга.
– Тебе туда! Видишь? Видишь?!
– Вижу! – пораженно сказал Костя. – Ви…
Кровник упал и умер.
Лежал неподвижно, как мешок с цементом.
Паршков, тяжело дыша и бешено выпучив глаза, смотрел на него, сжимая и разжимая кулаки. На восковое ухо и часть желто-синей скулы, видимые ему с этой точки. На нож, торчащий из его спины. Он вдруг моргнул и посмотрел вокруг, потом вперед – в проход между автобусами. Завертел головой, высматривая что-то на асфальте этого узкого «проулка». Наклонился к мертвецу, лежащему у его ног, и обшарил его карманы. Посмотрел на две монеты. Два одинаковых юбилейных рубля с Гагариным на «орле». Швырнул их обе за спину. Потом переступив через Кровника, быстро пошел в сторону скандирующих фамилию президента людей:
– Цын!! Ель!!! Цын!!! Ель!!! Цын!! Ель!!!
Паршков обошел со спины съемочную бригаду телевизионщиков, передающих в прямой эфир звук и цветное изображение для американских телезрителей по ту сторону океана, которые в эту минуту укладывались спать в своих больших американских домах. Они смотрели по своим большим американским телевизорам на одетых как попало, по моде позапрошлого десятилетия людей, вопящих что-то на своем варварском смешном языке. И переключали на другой канал.
Паршков мельком бросает взгляд на щель между автобусами, из которой выскользнул несколько секунд назад, и ныряет в толпу. Пробирается, шныряя глазами во все стороны, запрыгивает на подножку пустого «уазика», схватившись рукой за погнутое зеркало бокового обзора. Закусив губу и сморщившись, привстает на носки и видит черную коротко стриженую голову среди других голов. Крупных, одинаково белых голов с прозрачными забралами из небьющегося стекла. Он спрыгивает и бежит в ту сторону, распихивая всех плечами и не обращая внимания на возмущенные крики в спину.