Но она смотрит упорно, до рези, до алых точек и темных пятен в вишневых зрачках. Девочка жмурится, пытается высмотреть сквозь полусомкнутые веки, чем же там все закончилось, но…
Глаза слезятся, наполняются влагой, выступившей помимо ее воли. Мелкие капли, запутавшись в пушистых ресницах, не дают ничего рассмотреть, преломляют и свет, и тени, расслаивают солнечный спектр на составляющие, где голубой похож на небо, зеленый на невыкошенные луга, а красный – на пылающие горны, полные раскаленных углей… проступают из темноты двурогие наковальни, похожие на коров, жидкий металл, сварившийся в малиновое варево, льют из большого ковша в большую пятиконечную форму. Сноп брызг во все стороны – засверкали по полу, быстро остывая. Кроме одной. Одна из них – большая и прыткая – вдруг заметалась по кованому горячему пятачку между наковальнями, запрыгала вокруг, мечась как угорелая. Словно маленький кролик, улепетывающий со всех ног. И было от кого – огромные клещи словно того и ждали – бросились за ним, щелкая своими металлическими зубами. Заметался между железными коровами кролик пуще прежнего, и клещи никак не могли поспеть за ним: никак не могли впиться зубами в огненный мех, хватали пустой воздух, хлопая безуспешно волчьей своей пастью. А кролик, словно издеваясь, словно брат его солнечный заяц оказывался то тут, то там, то там, то сям. Но зубастые клещи изловчились и загнали его, быстроногого, в темный угол, загородили собой единственный выход. И тут бы ушастому беглецу совсем конец, но заискрило вдруг все вокруг, превращаясь в разноцветные дрожащие пятна, в сотни маленьких радуг, которые сложились в одну большую Радугу… Радугу в облаке брызг, заполняющую собой все вокруг. И маленький кролик не раздумывая бросается в это облако, летит сломя голову, не чуя земли под ногами… и вот уже не ясно, где он там, среди этих брызг… и может быть он уже одна из этих мерцающих капель, а может его там давно уже нет…
…он полетел в эту Радугу вперед головой в стену воды пробив ее насквозь и вынырнув с той стороны.
В самом северном море у самого Северного полюса, подо льдами – и то не такая вода.
Холодная? Студеная? Ледяная? Нет, все не то.
Не про воду это из этого озера.
Жидкий азот теплее – вот какая вода в нем.
Жгла она, крутила судорогами тело, впивалась тысячью иголок – но не чувствовал он ничего… Выбрел на каменистый берег, режущий ступни его безжалостно острыми краями – но и этого он не чувствовал.
Влез он на плоский камень посреди пещеры.
Она стояла и смотрела на него. Смотрела, будто не узнает. И он, боясь пошевелиться, смотрел на нее.
Худенькая девочка, похожая на его маму. На свою бабушку.
– Алиса… – еле слышноон.
И пусть в черной стоячей воде не отражаются ни свет, ни берег, ни сама пещера, ни он сам, пусть диафильм обрывается на этом самом месте, и никто, в том числе и он сам, никогда не узнает, что было дальше – он улыбается… он где-то там – на большом плоском камне посреди Безымянного Озера. Он прижимает ее к себе, эту девочку, свою плоть и кровь, свою дочь…
* * *Веник оставлял на кафеле длинные красные полосы.
– Тьфу!.. – сказал бармен и пошел за тряпкой в подсобку. Стал греметь там в поисках ведра и швабры.
– Эй, – услышал он голос Вазгена, доносящийся из зала, – Сеня! Она тут чемодан васса забыла!
– Чемодан? – бармен высунул голову из-за занавески и спросил недовольно: – Ты че его, на фига открыл?
– Он открытый бил сразу! – обиженно воскликнул Вазген. – Тут стоял под стулом…
Он зашел за стойку и предъявил раскрытый чемодан:
– Вот!
– Ну конечно! – зло кивнул бармен. – Конечно! Маркизе давай об этом расскажи! А мне по ушам не надо ездить!
– Я тэбе твои уши отрэжю щас, ишак ты тупой, и твоей Маркизе скормлю! Говорю же – открытый оставила!..
Они начали кричать друг на друга, размахивая руками.
– Мяу, – сказал кто-то.
Бармен и Вазген обернулись: по стойке бежал котенок.
Маленький серый котенок со смешным зеленым ухом и торчащим как антенна хвостом.
– Кс-кс-кс! – поманил его Вазген.
Котенок, не обращая ни на кого внимания, пересек стойку и, на секунду притормозив, отважно прыгнул куда-то в сторону занавески.
– Стой! – бармен дернулся за ним и наступил на ногу Вазгену.
Вопль. Звон битого стекла.
Собака, которую местная повариха прозвала Маркизой, метнулась в сторону. Подальше от этих непонятных кричащих существ. Когда-то она покусала бы их. Когда-то она могла прогнать их, заставить их всех бояться ее. Но это было очень давно. Сейчас она была слишком стара для этого. Она потрусила к выходу, напрямик между ножками столов. Обнюхала закрытую дверь и, подумав легла возле нее, положив голову на лапы. Люди кричали где-то в районе кухни. Маркиза довольно зажмурилась: до нее долетел запах жарящегося мяса. Она уже начала дремать, как вдруг вскинулась и тихонько зарычала.
Она смотрела в угол. Смотрела, поджав уши, в глубокую тень под столом: маленькая коричневая ладошка высунулась из этой тени, схватила пластиковую зеленую зажигалку, оброненную каким-то рассеянным посетителем, и снова исчезла в серой тьме…