– Порядок? – нетерпеливо спросил Андрюха.
– Угу.
Теперь со спокойной душой можно идти греться и сушиться. А может, правда, удастся пожрать?
Ориентир – освещенное окошко – так же маячил в дымке.
Мы двинулись вперед бодрым шагом. И даже не сразу сообразили, что Серега не топает следом.
Оглянулись и увидели, что он до сих пор одиноко переминается под деревом.
– Эй, ты чего?
– Ребята, – тоскливо выдавил Гилевич, – у меня чуйка… Не надо туда ходить!
– Дерьмо, а не чуйка…
– Не надо!
– Вот задолбал! Ты – трикстер или ходячая аномалия?
Серега страдальчески скривил веснушчатую физиономию. Но с места не двинулся.
Там, за периметром, его обостренная осторожность уже не раз спасала нам жизнь. Только столбы периметра остались в десяти километрах за спиной. А нашего товарища, видимо, до сих пор колотит…
Так бывает, когда слишком долго торчишь в Зоне.
– Эй, – подмигнул Андрюха, – сделай вдох и оглянись по сторонам. Что видишь?
Гилевич растерянно заморгал.
– Дождик, травка, – подсказал Демин, – заметь, нормальный дождик, после которого кожа не слазит клочьями. И травка – нормальная, не та, что хочет попробовать тебя на вкус. Мы вернулись, понимаешь?
Серега слабо кивнул.
– Вот и расслабься. Лови фарт, трикстер!
Гилевич шмыгнул носом. И наконец-то заковылял к нам.
– Эх, салаги… – добродушно прищурился Демин, – я ж эти края знаю лучше, чем задницу Люськи-продавщицы. Со мной не пропадешь!
Я криво усмехнулся.
Уже втроем мы спустились в низину.
В сущности, наш «бригадир» сказал правду – это можно признать, несмотря на все наши терки. До Сумерек у него была тут куча родни. Так что места ему точно знакомы. И здешнюю Зону он успел истоптать куда активнее большинства доморощенных сталкеров.
Раньше бы даже у Гилевича не возникло малейших сомнений в нашем вожаке. Но в конце мая без того малочисленная бригада уменьшилась на два человека.
С тех пор и пошло все наперекосяк…
– …Твою мать!
Чавкнула грязь под ногами. Я едва не упал, поскользнувшись на невидимом камне.
– Под ноги смотри, – безмятежно отозвался Андрюха – только что он сам миновал эту лужу и даже не покачнулся.
Я смерил взглядом его спину, обтянутую грязной пленкой, – крепкий, на целую голову выше меня. Рукастый, ловкий. И башка у него варит…
Хорошо иметь такого в компаньонах. Чего ж мы с ним постоянно ругаемся?
Как говорит Гилевич – нет в этом логики…
Ведь если рассуждать логически – кто тогда заставлял Равиля и Никиту соваться в Призрачную Башню? Сами решили по-быстрому разжиться пестрой лентой. А что Андрюха? Он всего лишь не стал им мешать. Да, честно предупредил, что бывает с теми, кто сунется в окутанную маревом многоэтажку, – но все-таки не остановил…
Тут наши понятия расходятся.
«Это, – говорит, – было их право – рискнуть!»
Придурок…
И сегодня пошутил – мол, слабо тебе сгонять в желтый туман? Не слабо! Жаль, разъело рукав куртки… Но в артефактах и аномалиях я все равно разбираюсь лучше! Даже Гилевич с его хваленой чуйкой – тот еще эксперт…
Я оглянулся и с раздражением заметил, что третий член «бригады» опять едва плетется следом.
– Не отставай!
Очертания деревенского «особняка» уже выросли из дождевой пелены.
… – Привет, хозяева! – Андрюха вежливо постучал в светившееся окно.
Ни звука не долетело в ответ.
– Эй, есть кто дома?
Есть, конечно, есть – по ту сторону запотевшего изнутри стекла и плотной занавески. Вон и трава примята, и в почти новенький тазик собирается стекающая с крыши влага…
Почему же никто не отзывается?
Испугались? Ну, пусть хоть в окно глянут – не очень мы и страшные.
Там, внутри – тепло, сухо… И все, что нам надо, – немножко этого тепла.
Бр-р… Чуть унявшийся дождь нахлынул новой неудержимой волной.
Мы торопливо обежали вокруг, поднялись на покосившееся крыльцо. Андрюха забарабанил в облезлую, давно не крашеную дверь.
Никакой реакции.
– А чтоб им! – в сердцах он сорвал с плеча «АКМ».
– Эй, ты чего? – удивился я. Глупо так тратить последний патрон!
– Ничего! – буркнул Демин, замахиваясь на дверь прикладом.
В эту секунду она открылась.
Щелкнул отодвигаемый засов, и кто-то внимательно посмотрел из полумрака.
– Не бойся, свои! – подмигнул Андрюха, поигрывая автоматом.
– Добрый день! – отозвались изнутри. Голос оказался мягкий, вкрадчивый.
– Извините за беспокойство, – как можно вежливее сказал я, – а мы тут ковыляли мимо, попали под дождь…
Я жадно втянул носом воздух – внутри пахло дымом и чем-то съестным. «Это мы вовремя зашли!»
– Да, сегодня отвратительная погода… – Дверь распахнулась шире, и я наконец разглядел хозяина.
На пороге стоял обросший щетиной неопрятный мужик – худой, долговязый, чуть сутуловатый. Или он просто пригибался, оттого что дверной косяк был почти вровень с его макушкой?
– В дом не пригласишь? – оскалился Андрюха.
– Конечно, пожалуйста! – кивнул хозяин и отступил, пуская нас внутрь. Радушно улыбнулся – только взгляд был колючий.
– А вы из Зоны возвращаетесь?
– С чего ты взял? – буркнул Демин, сбрасывая в прихожей мокрую пленку. – Мы что, похожи на идиотов?
– Нет-нет! – верзила торопливо замотал головой.
– Из Сурска идем, работали там на лесопилке.
– Ага, нормальное дело.
– Да уж, не то что по Зонам шариться, жизнью рисковать! Только лесопилка закрылась, вот и решили вернуться в поселок. Ты на автомат-то не смотри, мы – ребята мирные. Это просто чтоб всякая сволочь не цеплялась.
Я уточнил:
– А у вас в деревне – тихо?
– Тихо, – кивнул хозяин, – живем на отшибе, – и грустно добавил: – У нас тут вообще спокойно…
«То есть было спокойно – до нашего визита». Мне стало его жаль. Судя по облику и манерам – хозяин из беженцев, как все мы. И, очевидно, горожанин, непривычный к деревенскому быту. Вселился в пустующий дом, кое-как наладил скудное хозяйство, а тут явились три юных отморозка с автоматом.
Грязные, наглые… Со стороны, не тянем на трикстеров – скорее на банду мародеров.
– Да вы не бойтесь, мы ненадолго. Дождь пересидим – уйдем.
– Конечно! – кивнул Андрюха и принюхался. – А поесть не найдется? – он важно уточнил: – Хотелось бы жареных трюфелей и баранины под земляничным соусом!
– Трюфелей?
– Да расслабься! Шучу, – хихикнул Демин, присаживаясь в кресло, и достал из кармана десятку баксов, – тащи, что есть. Мы заплатим!
…Тусклое сияние окутывает многоэтажку – сквозь этот муторный свет ее очертания размыты. Она колышется, как мираж. А вершина вообще скрыта белесой дымкой. И потому неясно, сколько этажей уходит к низким, свинцовым облакам.
Неясно, насколько тянется огромная трещина вдоль фундамента – дальняя сторона Призрачной Башни всегда затянута мглой.
Лишь изредка вспышки молний очерчивают ее силуэт. В эти мгновения угловатое здание бывшего офисного центра смахивает на огромную колонну, подпирающую небесный купол. И кажется, что она не была создана людьми, что она всегда была частью этого проклятого места.
Какого лешего мы здесь делаем?
На хрена маячим так близко к подрагивающему, будто живому, фасаду?
Пора уходить!
Я хватаю товарищей за плечи – и цепенею, как завороженный. Потому что ясно, как наяву, разбираю голоса – оттуда, из Призрачной Башни: «Не бойся, Глеб… Иди к нам!»
Холодный озноб ползет по спине. Я затыкаю уши, но голоса не умолкают. Никита и Равиль – это ведь их силуэты маячат там, в окне?
«Не бойся. Здесь так хорошо, тихо… Иди к нам, Глеб!»
Я хочу крикнуть. Хочу попросить прощения за то, что так и не смог их остановить.
Но им уже все равно, я знаю.
Они продолжают звать – безмятежными, не ведающими сомнений голосами.
А значит, остается только одно – я осознаю это с мучительной ясностью. И вслед за вожаком бригады делаю шаг – вперед, к фасаду Призрачной Башни…
…Не-е-т!!!
Вместо крика – глухой стон рвется из груди.
Вместо окутанной сиянием Башни – чернильно-плотная тьма…
Б-р-р-р! Холодно!
Почему так холодно и темно? Почему болят руки и невозможно ими толком шевельнуть? А голова гудит, будто колокол…
Мысли спутаны, как моток грязной бечевки. Сон и явь – перемешались, будто картинки из виртуального «шутера». Но я все же вылавливаю последнее реальное воспоминание: мы сидим за столом – расслабленные, веселые. Едим вкусный, горячий суп. Заедаем его настоящим сыром. Андрюха просит добавки, и высокий худой мужик ласково щурится: «Хорошо. Только надо подождать…»
А потом…
Что было потом?
Я вздрагиваю. И, наконец, осознаю, что лежу на чем-то жестком, холодном – кажется, на бетоне. Пытаюсь встать.