Он выдержал это, охладил кризис, и, в сочетании с бурным экономическим ростом, в настоящее время Республика процветала.
Кэтлин шагнула мимо него, обнимая Абрахама. Мальчик, снисходительно улыбаясь, посмотрел на Эндрю. Он понимал, что его мать никогда не согласится с тем, что он уже вырос.
Он видел Кэтлин в белом цвете лица мальчика, в слабом рыжем оттенке в волосах, но он видел в мальчике и свои собственные глаза, бледно-голубые, зато глубокие и наполненные энергией.
Шон О’Дональд стоял за его спиной, такой непохожий на своего отца, так много от матери римлянки; высокий, стройный, темные глаза, черные как смоль волосы. Так же похож на свою мать и в душе; тихий, замкнутый, великолепный ум. Трудно было поверить, что здесь находился сын драчливого артиллериста Пэта О’Дональда.
Пэт подошел сзади к парням и хлопнул их обоих по плечам. — Поздравляю, мои мальчики, — сказал он голосом наполненным эмоциями.
Он тяжело дышал, нездоровый румянец на лице ярко-красного цвета из-за полуденной жары, и, несомненно, из-за «глотка жестокости», как он выражался, которое все больше и больше влияло на его жизнь. На протяжении всей войны Пэт упивался напряжением битвы, но после смерти Ганса, казалось, что что-то ускользнуло. Как и многие ветераны, он увидел больше, чем любой человек мог бы вытерпеть и вынес слишком много тягот и это его терзало.
Шон напрягся и повернулся к отцу. — Доброе утро, сэр, и благодарю вас.
Эндрю на секунду поймал взгляд Пэта. Казалось, что он хотел обнять мальчика, но вместо этого просто протянул свою мускулистую руку, которую Шон взял, подержал секунду, и отпустил.
Абрахам наконец-то освободился от полных слез объятий матери, отступил назад и улыбнулся.
Еще двое свежеиспеченных офицера подошли к ним и Эндрю повернулся, чтобы приветствовать их.
— Отец, — заявил Абрахам, — представляю двух моих друзей, офицер летного состава Адам Росович и офицер летного состава Ричард Кромвель.
Два офицера встали по стойке смирно и отдали честь. Эндрю вернул салют, его старая военная выправка по-прежнему была с ним, а затем протянул руку.
Адама он смутно знал в лицо, Кромвель вызвал разногласия, которые окружали его поступление в Военно-морскую академию. Его отец, в конце концов, был главным предателем войны; раздутый злодей во многих мелодрамах, так популярных сейчас в театрах. Он был старше большинства курсантов на пять лет, его мать — рабыня мерков, была их тех, кто пережил убойные ямы и истребления, которые уничтожили большую часть карфагенян, когда войны закончились.
Когда Кромвель представил себя приемной комиссии, претендуя в качестве сына ветерана исконного янки, пришедшего в этот мир, это вызвало бурю возмущений и он, сначала, получил отказ. Тогда Эндрю прямо вмешался, создав специальное постановление, что любой сын янки может претендовать на прием, если он прошел комиссию по здоровью.
Он посмотрел в глаза Кромвеля, он ни разу не встречался с ним, и в этот момент судил о своем решении. Кромвель смотрел в ответ непоколебимо, и он почувствовал, что горькие годы выживания в качестве раба породили прочность в молодом человеке, которая теперь присутствовала лишь в немногих в этом поколении, выросшем в мире без войн.
Он был почти такого же роста в шесть футов и четыре дюйма, как и Эндрю и был стройным, по существу выглядя худым, что было явным признаком недоедания, которым он страдал, когда рос ребенком рабом во вражеском лагере. Но было очевидно, что он был крепким, его жилистое туловище выглядело подтянутым и сильным. Его левую щеку отмечал бледный шрам, который разрезал ее от уха до уголка рта, скорее всего результат удара хлыста или кинжала, и Эндрю подозревал, что если молодой человек снимет мундир, то откроется его тело, испещренное такими же шрамами.
Миллионы чинов и карфагенян пострадали таким образом, когда орды остановились и прекратили свою вечную миграцию, чтобы сражаться с Республикой, превращая людей этих двух стран в рабов и источник пищи. То, что какие-то дети того поколения выжили было чудом. Когда мерки покидали Карфаген, они систематически уничтожили более миллиона человек. Кромвель был лишь одним из нескольких тысяч детей, которые выжили в том кошмаре.
Его хватка была крепкой. Он заколебался на секунду, а затем, наконец, заговорил.
— Г-н Президент, благодарю Вас за вмешательство в моих интересах.
— Не благодарите меня, Кромвель. Хотя некоторым плевать на имя, которое вы носите, я скажу, что я знал вашего отца и верю докладам, что в свои последние мгновения он изменил отношение и умер, служа Республике. Я думаю, что мы сделали правильный выбор, сделав ставку на тебя, сынок. Просто докажи нашу правоту.
Кромвель торжественно кивнул в знак благодарности, его мрачные черты вновь показали прочность, что, как почувствовал Эндрю, может быть опасным в бою.
— Отец, мы получили приказы. Мы отправляемся сегодня вечером, и мы вроде как хотим… — голос Абрахама затих.
Эндрю посмотрел на сына. Такой контраст, подумал он, между его собственным мальчиком и Кромвелем. Абрахам, родившийся после войны, знал лишь мир и видел старый конфликт в туманном, романтическом свете. Кромвель был достаточно взрослым, чтобы знать разницу, и был вылеплен этими знаниями. Эндрю задумался о том, как его мальчик будет выглядеть через год, и почувствовал внезапный укол страха.
Что-то происходило, за пределами их освоенного мира, и все его старые инстинкты подсказывали ему, что на горизонте идет шторм. Он боялся, что вскоре он накроет их и возможно сметет с лица земли его сына.
Абрахам ожидал ответ, и Эндрю заставил себя улыбнуться.
— Я знаю, отправляйтесь в «Мышь» на сколько-нибудь.
«Ревущая Мышь» была таверной в ведении одного из племянников экс-президента Калинки, легендарным пристанищем среди курсантов. Это место было предположительно строго запретным, пока они находились в академии, но оно бы давно обанкротилось, если бы это правило соблюдалось.
— Ваши назначения? — спросил Эндрю.
— Вы знаете, куда я отправляюсь, и, сэр, это беспокоит меня, — заявил Абрахам.
— Приказы должны быть исполнены, нравится ли тебе это или нет, — с притворной строгостью сказал Эндрю. — Тот факт, что ты назначен в штаб генерала Готорна, не имеет ничего общего с политикой. Ты попал в лучшую пятерку в своем классе, это обычная штатная вакансия, поэтому нет смысла говорить о нем.
Это была откровенная ложь, но после всех лет службы, он чувствовал, что имеет право на то, чтобы его единственный оставшийся в живых сын был в безопасности на некоторое время.
Абрахам оглянулся на друзей, очевидно, слегка с облегчением из-за заявления отца, который показал, что он не пытался вытянуть для него такое лакомое назначение.
— А остальные? — спросил Эндрю.
— Офицером воздушной разведки на «Геттисберг», — ответил Кромвель.
— Комитет по разработке морской артиллерии, — ответил Росович, со слабой ноткой разочарования в голосе.
— Вы не выглядите счастливым, лейтенант, — сказал Эндрю с улыбкой.
— Ну что вы, сэр, это не так.
Это была явная ложь.
— Он хотел назначение в полевую артиллерию, — вмешался Абрахам, и Эндрю почувствовал, что его сын играл в небольшую игру. Скорее всего, Адам надавил на него, чтобы попытаться в последнюю минуту изменить назначения.
— Г-н Росович, если вы были отобраны в Комитет по развитию, то это, несомненно, потому, что профессор Фергюссон попросила за вас. Я предполагаю, что вы были среди лучших в вашем классе в летном инженерном искусстве.
Адам нехотя кивнул головой. — Да, сэр, это так.
— Тогда самой лучшей службой, которую вы можете совершить для Республики — принять это назначение. Не волнуйтесь, в дальнейшем у вас будет много шансов для попадания в летную эскадрилью.
Адам вежливо улыбнулся, его маневр очевидно провалился.
Шон О’Дональд, который тихо стоял в стороне, наконец, заговорил. — Офицер воздушной разведки на «Геттисберг» также, сэр, — заявил он.
Пэт с тревогой посмотрел на Эндрю, и в этом проблеске был едва различимый признак того, что Пэт предпочел бы нечто гораздо безопаснее.
— Они должны высоко ценить ваши способности, чтобы определить вас на наш новейший бронированный крейсер военно-морского флота.
— Я просился на него, сэр.
Эндрю кивнул, ничего не говоря.
Он посмотрел на четверку молодых офицеров, все они наполнены такими надеждами и энтузиазмом в этот день, все выглядят настолько правильными и элегантными в своих мундирах. В толпе, собравшейся под платформой, он увидел немало терпеливо ожидающих девушек, пристальные взгляды которых остановились на выбранных ими ухажерах. Он улыбнулся про себя, интересно, как долго товарищи на самом деле останутся вместе в «Мыши», прежде чем тайно отправятся на финальное, краткое свидание. Все они должны были отправиться за пределы столицы сегодня. Это была еще одна традиция службы, отправлять новых курсантов в выпускной день, и он полагал, что некоторые дадут обещания жениться, как только первые шесть месяцев их периода службы истекут. Он тихо молился, чтобы они все еще были бы живы, чтобы сдержать эти обещания.