— Он может и не пойти в отмычки.
— Пойдет. Предложения будут такие, что никто не сможет отказаться.
— Не разоришься?
— Я не только деньги имею в виду, — усмехнулся Покатилов.
— Налей еще.
Покатилов налил; движения его очень хотелось назвать царскими.
Выпили. Закусили.
— Я ещё подумаю какое-то время, — сообщил покатиловский собеседник. — Но в целом я с тобой согласен и скорее всего, поступлю так же. Договор об обмене значимой информацией поддерживаю прямо сейчас.
Покатилов удовлетворенно кивнул.
После этого оба практически синхронно поглядели на часы, потом друг на друга и сдержанно рассмеялись.
— Всё-таки те, кто говорит, будто мы очень похожи, кое в чем правы, — сказал Покатилов, вставая.
Ребята у джипов тотчас оживились и подались навстречу.
Два босса шли прочь от беседки. Ни один из них не пытался вырваться вперед — они шли сначала рядом, но постепенно каждый отклонялся к своей машине и свите, поэтому их пути постепенно разошлись.
Покатилов очень надеялся, что хотя бы дела какое-то время будут делаться параллельно. Он доверял чутью, чутью бывшего сталкера, а чутье подсказывало Покатилову: в одиночку с ворохом нахлынувших проблем ему не справиться. Так пусть помогут хотя бы в том, что касается не только его, а всех, кто обитает вокруг Зоны и кормится с нее.
Охота на опытных сталкеров, развернувшаяся вне Зоны, была далеко не единственной проблемой, нежданно-негаданно появившейся перед покатиловским бизнесом. Затхлый воздух Зоны определенно пах множеством новых осложнений и неожиданностей, возникающих вдруг и ниоткуда, на пустом месте.
Раньше такого не было. Во всяком случае, в таком количестве и с такой интенсивностью.
Глава третья
Бар в новом военном секторе какой-то неведомый остряк нарек «Ать-два». Как назывался старый, никто уже толком не помнил. Большинство склонялось к мысли, что никак — раньше военные позволяли себе куда меньше вольностей, чем сейчас. Но территорию старого сектора поглотила Зона, и военные вынуждены были откатиться километров на десять западнее. Раньше от блокпоста до болот рукой было подать, теперь же приходилось топать полдня, а то и больше. Прежде бар посещали в основном офицеры; сегодня никто отсюда не гнал даже бритого под ноль салагу. При условии, конечно, что в баре он находился в личное время, а не вместо службы. Захаживали сюда и гражданские — в основном обслуга и (реже) вольнонаемные научники. Поэтому цивильная одежда практически не приковывала взглядов. Сидит себе человек в тупичке у дальнего края барной стойки, цедит что-то вроде хайбола, а что в балахон какой-то невообразимый вырядился и капюшон на самые глаза надвинул — так мало ли, вдруг ему врач пить запретил, а душа требует? Или жена-мегера не велела в бар ходить? Всяко бывает. За выпивку платит, других выпивох не напрягает — и ладно. На странного посетителя косились, но не более.
Бар тем временем наполнялся, свободных мест оставалось все меньше. Голоса становились громче, смех раскатистее, кто-то кому-то уже успел съездить по роже, и охрана взяла буяна за шиворот и вывела вон, кто-то фотографировал мобильником компанию за соседним столиком, жизнерадостно командуя: «Феда, подбери щеки, в кадр не влазишь!»; завеса из сигаретного дыма делалась гуще и плотнее, а перерывы между возгласами: «Эй, любезный, ещё по двести!» — все короче.
Обычное дело.
Сиверцев заказал и себе двести «Хортицы» с бутербродиком. Не успели принести заказ, как в зал ввалился Полоз, огляделся и взял курс прямиком на столик Сиверцева.
— Привет, наука! — жизнерадостно поздоровался он. — Чего не пьешь? Карман отощал?
— Доставить не успели, — буркнул Сиверцев.
На Шуру Полозенко по прозвищу Полоз он не сердился, на эту кучерявую сволочь вообще невозможно было всерьез рассердиться. А вот неторопливый бармен с неторопливым официантом могли бы быть и порасторопнее, сохни тут без «Хортицы», ломай мысли в скороговорках…
Полоз плюхнулся на свободное креслице и немедленно закурил. Сиверцев досадливо помахал ладонью перед лицом: он никогда в жизни не курил. По крайней мере, табак. И сигаретный дым не переносил на дух, нещадно гоняя курящих приятелей.
— Так! — заявил Сиверцев категорично. — Хочешь курить — вали за другой столик!
Полозенко торопливо потушил сигарету в девственно чистой пепельнице, даже плюнул на кончик, чтоб не дымила.
— Чорт (он именно так и говорил, через «о»: чорт)! Все время забываю, извини. Надеюсь, хоть пить ты не бросил?
— Не бросил… Жду вот, маюсь, как видишь.
Полоз обернулся, поймал взгляд бармена и показал ему два пальца. Бармен величаво кивнул, не ускорившись ни на йоту — он что-то там методично смешивал за стойкой.
— Слыхал? — начал Полоз. — Розена нашли.
— Нашли-таки? Нет, не слыхал еще.
— Сухой и мертвый, — вздохнул Полоз. — Мертвый и сухой. Номер шесть. Или семь, если Гриню считать.
Гриня исчез четвертым, но его в отличие от остальных, попавшихся кровососу, нашли в лесополосе около третьего восточного блокпоста просто со сломанной шеей и синяками по всему телу.
— Хреново, — нахмурился Сиверцев. — Система это, стопудово система. Кровосос тварь опасная, но тупая. Тут люди замешаны, точно тебе говорю.
— А это не ваши вояки постарались? — уныло спросил Полоз.
— Да на хрена это воякам надо, сам посуди? У нас половина материала для исследований по леваку закупается, у таких, как ты, а не у штатных сталкеров. Наши, с позволения сказать, сталкеры с погонами в Зоне пукнуть без генеральского разрешения не могут, связаны миллионом инструкций и миллиардом предписаний. А в Зоне импровизация важна, там инструкциями только подтереться…
— Это да, — вздохнул Полоз. — Потому военные и злые на нас, вольных. Раньше вообще кошмар что творилось: чуть что, бабах в спину, и прощай, Маруся. А сейчас только взглядами провожают, но все равно словно сквозь прицел. Удивляюсь, как нас в этом баре ещё терпят!
— А на этот счет тоже инструкция есть, — сообщил Сиверцев. — Тебя что, ни разу не вербовали?
— В военсталкеры?
— Ага.
— Да чуть не каждый день! — фыркнул Полоз. — Только оно мне надо? Я инструкций не люблю. Я свободу люблю.
— Свободу, — проворчал Сиверцев. — Какая, к маме, свобода здесь, в Зоне и около? Мы тут все как пауки в банке. Если бы не бары по всему периметру, давно бы уже глотки друг другу поперегрызли. А так — упьемся, на сопли изойдем, пару носов расквасим — глядишь, и ещё на денек пахоты готовы. О, несут наконец-то!
Официант, а вернее — дневальный из числа салаг-новобранцев, доставил поднос к столику, разгрузил и молча удалился.
— Помянем, — сказал Сиверцев и взялся за посудину, слишком большую для рюмки, но маловатую для стакана. Посудин было четыре, все полные. Бутерброд на тарелке пребывал в одиночестве, потому что Полозенко выпивку заказал, а закуску нет.
— Помянем, — отозвался Полоз и протяжно вздохнул. — Будь счастлив там, за чертой, Розен. Ты был хорошим сталкером и честным мужиком. Аминь.
Когда они синхронно сглотнули, но ещё не успели донести пустые стакашки до стола, у Полоза тихо пискнул ПДА. Полоз полез в карман — он не жаловал наручные модели, у него был древний наладонник.
— Что там? — мрачно осведомился Сиверцев.
— А, ерунда, — сообщил Полоз, взглянув. — Семецкий под Агропромом гикнулся.
— Его поминать, пожалуй, не станем. — Сиверцев криво усмехнулся.
— Это точно! Каждого Семецкого поминать — сопьешься за неделю…
— Раньше.
— Раньше не успеешь. Вообще бардак, конечно. С этими пьянками погибшего друга помянуть некогда…
Сиверцева с первой же дозы ощутимо развезло. Полоза, кажется, тоже, хотя у сталкера доза вполне могла быть уже и не первой. Они допили оставшееся, на этот раз, чокнувшись, заказали ещё и некоторое время болтали о всякой ерунде, которая обыкновенно начисто выветривается из воспоминаний уже к завтрашнему утру. Со второй Сиверцева развезло ещё сильнее, а Полоз даже выпал из кресла, и ему кто-то сторонний помогал подняться, потому что сам Сиверцев обнаружил, что ноги начисто отказали, встать он не в состоянии и Полозу помочь, соответственно, не может. Потом, без всякого перехода, Сиверцев осознал себя дремлющим за столом в компании двух порожних бутылок из-под водки и полудюжины стаканов-недомерков, а нетронутый бутерброд так и лежит, одинокий, в тарелке. Кресло напротив, откуда не так давно сверзился Полозенко, пустовало. В баре почему-то было полутемно, у стойки торчали четверо патрульных с автоматами, а офицер с повязкой на рукаве о чем-то допрашивал бледного бармена и не менее бледного салагу-официанта.
Сиверцев оторвал щеку от столешницы и огляделся получше. За столами дремали ещё несколько бедолаг, а в сортире, судя по звукам, кого-то неудержимо рвало.