Ольшанский подмахнул приказ и бросил его вместе с остальными бумагами в папку. Мысли в который раз вернулись к прошедшему совещанию и прочитанным сводкам. Всё говорило за то, что намечается нечто грозное, нечто столь грандиозное, что того и гляди зашатаются устои государства. Тут вам и активизировавшиеся в последнее время боевые группы подпольщиков-республиканцев, среди которых были как радикалы, фанатики идеи возрождения прежней федерации, так и выкормыши финансируемых из-за границы партий самого разного толка (что самое противное, частично их спонсировала прогнившая прослойка родной интеллигенции). Социалисты-республиканцы, социалисты-демократы, анархисты, конституционные либералы и прочая мишура. Тут вам и вновь появляющиеся подпольные типографии, взамен накрываемых полицией и жандармерией. Появляющиеся как роса по утру или, если угодно, как вши просто из грязи. И что поражает, оборудование и бумага никак не тянут на возможности партвзносов партийных касс. Время от времени, возникают подпольные радиостанции с крикливо-громкими и потому убогими названиями, вроде 'Свободная Новороссия'. От кого свободная? Под сапогом чужой армии, надо полагать, настанет истинная свобода? Их, впрочем, неизменно пеленгуют, глушат и громят. Хорошо ещё, что возможностей организовать студию дальновидения у них нет. Но этого как будто мало, впервые за время войны были организованы беспорядки в нескольких городах, путём саботажа продовольственного обеспечения. Формула-то проста и известна из древних времён: создай ажиотаж и привлеки провокаторов — всё, бунт, не бунт, но волнения начнутся. Причём впервые за время войны были организованны саботажи на заводах, включая и оборонного профиля. Провокаторы, кто выявлен, отправлены на каторгу, с остальными обошлись нагайками или административными арестами. И что примечательно, после арестов бастующие не могли толком объяснить, на кой чёрт им бастовать-то понадобилось. Условия труда, оклады и рабочие графики, даже с учётом военных мер в экономике, в Новороссии такие, что рабочим за границей только мечтать оставалось. В какой ещё стране существует сорокавосьмичасовая трудовая неделя? А больницы и школы при заводах? Впрочем, одна такая страна имелась — Ютония, да и то она ведь за океаном. А разве найти ещё такую страну, в которой бы мастер цеха имел заработную плату на уровне жалования коллежского асессора или армейского майора? Посмотрели б они, как живётся у Великого герцога или у островитян, там самый высококлассный рабочий никогда заработком не сравнится с самым мелким чиновником и ничего, почти не бастуют. У них с этим просто — слезоточивый газ, штрафы, бывает и огонь на поражение. Штрафы, между прочим, не обычные, прописанные в административном кодексе, а накладываемые владельцами заводов и фабрик как возмещение убытков за вынужденный простой. После таких штрафов от месяца до трёх бесплатно работают, не имея возможности уволиться. Уйдёшь с фабрики, угодишь в долговую тюрьму, пока кто-нибудь за тебя долг не выплатит. Многие годами сидят, а кто и всю жизнь, когда их из долговой тюрьмы на каторгу кидают. Вот так вот бастовать за границей.
Но главное, что вызывало наибольшую озабоченность, террор 'стирателей'. В сводке от секретного отдела Жандармского Корпуса среди прочего сообщалось, что вчера утром в пригороде Светлоярска удалось предотвратить покушение на главного инженера оборонного завода 'Звезда'. На заводе этом делают сверхмощные гаубицы ДБ-15 и ДБ-20 десяти и двенадцатидюймового калибров. В почти достроенном цеху запускается производство по переданным из усть-унгурского завода чертежам и спецификациям 254-мм миномёта ОМ-7Б. Ценой спасения главинженера стали жизни двух оперативников секретного отдела. 'Стиратель', как всегда после захвата, оказался безмозглым идиотом, будто кто-то стёр ему память, как стирают написанное мелом на школьной доске. В той же сводке сообщалось, что в тылу Аргивейского фронта вчера был вырезан весь находившийся на месте личный состав этапно-заградительной комендатуры станции Колмачёвка. По 'почерку' подозревается работа 'стирателей' и генерал-адъютант Ковригин, новый шеф Жандармского Корпуса, настаивает, что на нормальных диверсантов это не похоже.
Всё это укладывалось в одну схему: целенаправленная дестабилизация внутренней жизни страны, подрыв её обороноспособности и всех уровней системы безопасности тыла, а значит и мощи армии и флота. Цель — проигрыш Новороссии в войне.
'Ковригин, Ковригин… — продолжал размышлять Ольшанский. — Пятидесяти ещё нет, всего месяц как должность принял, а уже практически незаменим… А старого пердуна Межицкого всё-таки по-настоящему жаль'…
Межицкий, прежний шеф жандармерии, подал в отставку около месяца назад, после громкого скандала с Боровым — одиозным и, как считалось в народе, непотопляемым главой транспортного департамента. Межицкий был бессменным шефом Жандармского Корпуса с начала тридцатых, когда ещё не утвердилась концепция Тайного Совета, потому в народе его знали, и до недавнего времени он был одним из трёх публичных членов Тайного Совета. Но вот, как всегда это бывает, неожиданно разразился скандал, в котором оказались замешаны высокие жандармские чины. Последовали оргвыводы, внутреннее расследование и громкие отставки. Межицкий, не смотря на уговоры, тоже подал в отставку. Что ж, его право, честь дороже. Оставался 'непотопляемый' Боров. И что-то с этим мерзавцем надо решать. Уже сколько докладных об его паскудствах собранно! 'Ничего, подождём, когда он поглубже под себя яму выроет'…
'Может и прав Марцевич? — думал Верховный про слова директора ГБ. — Может и правда настала пора драконовских мер? У него как раз план внеочередных мероприятий разработан, но… Очень его план крут… С другой стороны, как бы потом поздно не стало, как в той старинной поговорке про жаренного петуха'…
Настенные часы-ходики показывали третий час ночи. В приёмной ждёт приглашения Краснов… Чисто по человечески Верховному было интересно посмотреть на живого инопланетника. Шутка ли, впервые за минувшие столетия на Темискире объявились гости! Верховный припомнил, как члены Тайного Совета воодушевились и одновременно обеспокоились известием, что пресловутая блокада прорвана и настал конец изоляции. Но ведь и хрен знает, чем это может грозить. Это позже начальник разведупра и охолонил всех и успокоил заодно, доложив, что инопланетники и сами, как и вся планета, оказались в ловушке. Но тем не менее, гости извне, 'горячо изъявившие желание' сотрудничать с разведупром, вернее влиться в его ряды, кажется знали, как прорвать блокаду локуса окончательно. Ведь делали же это рунхи, пока в судьбу мира не вмешался 'Реликт'.
Рунхи… Верховный попробовал про себя это слово на вкус. Что ж, теперь-то, благодаря инопланетникам, он знает кто они. И кроме того, некоторые события и явления из новейшей истории предстают в совершенно ином ракурсе.
Пора бы начинать аудиенцию.
— Просите господина Краснова, — распорядился он по селектору.
Получив вызов, коллежский секретарь, сопроводил гостя в кабинет Верховного.
Взору Петра Викторовича открылось просторное помещение, выдержанное в имперском стиле. На первый взгляд, всё здесь казалось гипертрофированных размеров: мебель, окна, гардины, люстра с хрустальными подвесками в центре потолочного свода, полотна с батальными сценами и портреты государственных деятелей прошлых времён, рядом с которыми колоннообразные двухметровые постаменты с бронзовыми и мраморными бюстами смотрелись карликами. Ворсистый однотонный ковёр тоже казался огромным, застилающим чуть ли не весь кабинет. Длинный Г-образный стол, отделанный линкрустом, начинался метрах в четырёх от входа и тянулся через весь зал, зрительно сужаясь к перемычке буквы 'Г'. Стулья под стать столу — с высокими спинками, широкие, будто делали их для великанов трёхметрового роста. В дальнем углу, у занавешенного окна, размещался дальновизор на массивной тумбе с выдвижными ящичками, а рядом остеклённый бар с бутылочной батареей.
Была ещё одна деталь в обстановке, на которую Краснов просто не мог не обратить внимания. Тонкая золотая табличка на обычной подставке из нержавейки, повёрнутая в таком ракурсе, что любому гостю можно было без труда прочесть выгравированную на ней надпись. Именно эта надпись и привлекла внимание. 'Жизнь подобна выстрелу в упор', гласила она.
'Что-то, вроде, знакомое', — подумал Краснов и память вдруг сама услужливо открыла доступ к давно не тревоженным закуткам. 'Жизнь подобна выстрелу в упор… Внезапно, без всякой видимой причины, не спросив на то его согласия, человека ставят перед фактом появления на свет'… — вспомнилось следом, а затем пришло и удивление, что здесь ещё помнят полубезумного мудреца Конрада, жившего в XIX или может быть в XX веке докосмической эры.