— Ну, ладно, раз стесняешься ответить, то ты, Волчок, скажи, — смилостивился Успенский, переводя взгляд на своего бывшего напарника по снайперскому звену.
— Ну, а как же, Вещий? — поддержал комвзвода Волчок. — Как ни есть и оккупанты, и захватчики, нас так ихнее радио всегда называет, да еще и матерными словами по ихнему поливает…
Вещим, как успел заметить Пан, старшего сержанта звали только уж совсем близкие друзья, такие, как Волчок, да еще три-четыре офицера. Никто из них не рассказывал о происхождении клички, но как-то не верилось, что всему виной было имя Успенского — Олег.
— А ты опять всякую клевету слушаешь? — спросил строгим голосом Успенский.
— Да я бы уши заткнул, — ехидно оправдался Волчок, — но руки были заняты. Получал в оружейке патроны, а там как раз радио и говорило…
— Не ври, — попросил Успенский. — Во-первых, в оружейке радио нет, во-вторых, даже если б туда старшина приемник притащил, то слушать бы вражью станцию не стал, потому как он по-местному ни бум-бум и ни бельмеса…
— Ну, ладно, в каптерке я слушал пару дней назад, с тобой же вместе, — сдал Успенского его же самого Волчок.
— Тогда, ладно, со мной можно, — согласился старший сержант и снова приступил к опросу новичка: — А если мы оккупанты и захватчики, то почему ж мы не грабим богатые дома местных обывателей и не насилуем красивых женщин, жен и сестер этих самых обывателей?
— Ну, наверное, потому что мы сознательные бойцы, а не простые налетчики и грабители, — сказал, сильно сомневаясь в своих словах, Пан и оказался прав в своих сомнениях.
— Вот уж нет, сознательность и цели нашего тут пребывания совсем не при чем, — нравоучительно ответил Успенский. — Не грабим и не насилуем мы потому, что нам, увы, не хватает на это времени. Слишком уж загружены мы боевой учебой и бытовыми вопросами, что бы отвлекаться еще и на грабежи и насилие.
— Вот это выдал! — с восхищением произнес на правах друга Волчок. — Попробуй так же на политинформации пояснить…
— Я-то попробую, ты меня знаешь…
И Пан почему-то ни на секунду не засомневался, что эту самую фразу Успенский легко может сказать и не такое не только на взводной политинформации, но и на общем собрании молодых партийцев батальона, в присутствии даже самых лютых проверяющих из политотдела Армии. Вообще, из всех виденных до сих пор Паном фронтовиков эти штурмовики казались самыми бесшабашными и бесстрашными не в бою, в бою он с ними еще не был, а в простой армейской жизни, в решении самых обычных вопросов быта и боевой учебы.
Пан вспомнил, как несколько дней назад, в один из первых его учебных дней, в секторе для стрельбы, обозначенном ему среди развалин какого-то магазина Волчком, появилось трое гражданских, явно промышлявших мародерством, с большими клетчатыми сумками в руках, почему-то в черных очках и с громко кричащим на полрайона миниатюрным радиоприемником на поясе у одного из них. Про то, что приемник берет только одну волну, а местные зовут его «плеером» Пан узнал позднее, а в тот момент неожиданно для себя услышал спокойную и внятную команду Волчка: «Огонь на поражение. Твой центральный…»
В тот момент Пан промедлил всего секунду, но все-таки успел достать затылок центрального мародера, уже сообразившего, почему упали его крайние собратья и попытавшегося сбежать. За промедление при выполнении приказа Волчок тут же, возле еще неостывших тел, надавал Пану затрещин, ругаясь матерно, вспоминая всех пановых родственников до седьмого колена. Но тут Пан понимал, что сплоховал, хотя и сам Волчок, после экзекуции, сказал: «Для первого раза все-таки неплохо. Но — на будущее….» Это был первый живой человек, которого убил Пан, и он немножко проблевался после экзекуции, когда осматривал труп, определяя, попал ли туда, куда целился. «Обязательно надо глянуть, пока такая возможность есть, — заверил его Волчок. — Потом уже не до того будет…» Сам напарник тоже тщательно осмотрел убитых им, но — вот интересно — ничего с них не взял и даже огромную клетчатую сумку, набитую каким-то явно не бросовым товаром, даже открывать не стал, оставив там, где её уронил центральный.
Задумавшись о взаимоотношениях внутри батальона и отношении бойцов к окружающему их, хотя и враждебному, но мирному городу, Пан едва не прозевал следующую реплику Успенского:
— А вот мне что-то захотелось пограбить и понасильничать… Да вот и новенького надо бы на экскурсию сводить, как ты считаешь, Волчок?
— А что ж не сводить? — поддержал Волчок. — Парень боевой, только без опыта пока. Но опыт, может быть, и придет. А может быть, не успеет придти. А вот посмотреть, как проклятые буржуины устроились в этой жизни, не вредно будет.
— Как ты, Пан, в смысле пограбить и понасильничать? — обратился уже к нему впрямую старший сержант.
— Да я, вообщем-то, не против, — ответил Пан, понимая, что слова Успенского вряд ли стоит воспринимать буквально.
— Ну, значит, прогуляемся сегодня по городу вместо спокойного солдатского отдыха…
Успенский резко сбросил ноги со спинки кровати и притопнул сапогами о доски пола. Казалось, он собирается прямо сейчас рвануться и побежать в город, минуя близлежащие развалины, что бы насладиться своей властью «оккупанта» и «захватчика».
— Вам замполит так погуляет, что мало не покажется, — с кислой миной возвестил Волчок.
Замполит в батальоне был новый, из пополнения. И хотя он старательно вникал в неофициальную иерархию служебных отношений и ничего не имел против, когда прошедший бои сержант подсказывал новенькому, совсем недавно из училища, лейтенанту, как правильнее построить учебный процесс. Но к самостоятельным вылазкам в город, уже до его прихода имевшим место, относился крайне отрицательно, считая, что такое несанкционированное общение с местным населением разлагает бойцов и младших командиров. Впрочем, против организованных, раз в неделю, экскурсий под присмотром офицеров и даже себя лично, замполит не возражал, но все-таки при этом оставался «новичком», не успевшим стать своим для ветеранов батальона.
— А он что — сегодня дежурит? — спросил Успенский.
— Нет, сейчас должен комроты «два» заступать, Пешков, — ответил Волчок.
— Ну, раз сам Пешков на стреме, то и рассуждать нечего, — решил старший сержант. — Пан, давай-ка, собирайся.
Пан подскочил с койки, вопросительно глядя на Успенского, мол, что брать, что не брать с собой в город.
— Сходи-ка ты к Хвату, — распорядился сержант, — попроси у него местных зеленых бумажек, ну, а на обратном пути забери из оружейки по паре запасных обойм для себя и для меня… «Семена»-то своего давно чистил?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});