— Ему только того и надо. — Киммериец мотнул головой, указывая вверх.
— А что посоветуешь делать? — Жонглер косился по сторонам — то ли выбирал, на кого напасть, то ли ждал атаки.
— Дорида, сердце мое, — увещевающе произнесла Саба, — тебе-то какой резон дергаться? Все равно Очаровашка тебя прикончит. Слышала, что он сказал? Ты его больше не интересуешь. Лучше отдай мне меч и отойди в сторонку, а? Это уже не твоя игра.
— Заткнись, дрянь бесстыжая! — буркнула Дорида, приподнимая меч. — А что с тебя начну.
— Погодите, — сказал Конан. — Я попробую с ним договориться.
— Шутишь, котик? — Саба фыркнула.
— Саба, тебе же ясно сказано: заткнись, — сказал киммериец. — Убери нож. Если до драки дойдет, у тебя не будет ни малейшего шанса. Я тут самый предсказуемый. Всех положу! Или кто сомневается?
Саба снова фыркнула, но остальные промолчали, мрачно глядя на огромного северянина и его двуручный меч. И светловолосая разбойница не посмела сказать «я сомневаюсь».
Конан достал из-за пазухи маленький сверток. Развернул на ладони кожаный лоскут, двумя пальцами поднял нечто желтое, плоское, блестящее. Показал всем.
— Лунная Льдинка! — выдохнул Фефим.
— Ух ты! — восхитился Пролаза.
— Какая прелесть! — хором воскликнули женщины.
Лунная Льдинка играла мириадами оттенков желтого. Под снопом рассеянного света, что падал с потолка, ее грани рождали тысячи миниатюрных чарующих сполохов. По стариной хауранской легенде, тот, кто хоть раз видел этот редчайший шестиугольный кристалл, влюблялся в него на всю жизнь.
— Откуда он у тебя? — спросил Фефим.
— Так это ты прикончил Халима Баши? — улыбнулась Саба.
Конан не ответил. Он шагнул к Пролазе. Тот в страхе отпрянул, но киммериец поймал его за шиворот. Подтянул к себе, сказал несколько фраз и отдал веревку и свой кошелек.
Потом Конан обернулся к Фефиму. Тот выслушал и кивнул.
— Попробую.
— Второго шанса он нам не даст, — предупредил киммериец. Они уже стояла по колено в воде. И не спешили подняться на верхнюю, пока еще сухую, ступеньку.
— Паквид! — закричал Конан во все горло. — Паквил Губар! Ты слышишь меня? Это я, Конан! Я хочу откупиться. Я готов отдать Лунную Льдинку!
Отверстие на миг потемнело — Паквид Губар заглянул в колодец. Конан держал Льдинку на поднятой ладони, она сверкала даже в полумраке. Шум воды стих — холодные струи больше не хлестали в каменный мешок.
— Лунная Льдинка бесценна, — сказал киммериец. — По крайней мере, она стоит гораздо больше, чем твой особняк вместе со всем золотом. Смотри, Паквид, — разве она не прекрасна? И она будет твоей, если отпустишь нас живыми.
— А если, — хрипло спросил Паквид, — я отпущу только тебя?
— Всех! — отрезал Конан. — Таково мое условие. Если не согласен, будем и дальше играть в твою игру, но сначала я разобью Льдинку вдребезги. А за осколки ты не выручишь и гроша. Что тут думать, Паквид? Соглашайся.
— Отдай Льдинку, — сказал Паквид, — и уходи со всем золотом.
Конан рассмеялся.
— Привык торговаться, ростовщик? Что ж, я поднимаю цену! Наши жизни и это золото, на меньшее я уже не согласен.
Паквид помолчал. Затем неуверенно произнес:
— Зачем мне этот камень? Он же заговорен, его нигде не спрячешь.
— В твоем замке такие заговоры не действуют, — уверенно возразил Конан. — Зря ты, что ли, колдовству учился? Умеешь прятать краденое.
— На худой конец, дашь на лапу начальнику стражи, — крикнула Саба, — он тогда днем с огнем твой камешек не найдет.
Снова наступило молчание. Паквид боролся с соблазном.
— А вдруг это подделка? — произнес он наконец.
— Шутишь? — усмехнулся Фефим. — Лунную Льдинку подделать невозможно.
— У меня глаза слабые, — солгал Паквид. — Вижу, светится что-то, да только не разглядеть…
— Ладно, — уступил Конан. — Посмотреть дадим. Саба, ты самая легкая, забирайся ко мне на плечи. Подними Льдинку на ладони, да только смотри, как бы он не сцапал. С него станется.
— Да ладно тебе, — сказал Паквид. — Я же так высоко. Мне до нее ни за что не дотянуться.
Конан ухватил Сабу за мокрые голые бедра, подсадил; она кошкой вскарабкалась на его широкие плечи. Фефим и Пролаза неторопливо поднялись по лестнице.
Саба подняла руку; на ее ладони плясали желтые огоньки. Они чуть померкли, когда в потоке закрылось отверстие — Паквид приник к нему лицом.
— Ну что, убедился? — спросил Конан.
— Темно у вас, — посоветовал Паквид. — Саба, можно еще чуть-чуть повыше?
— Очаровашка, только ради тебя. — Саба поднялась на цыпочки, балансируя свободной рукой.
Внезапно с потолка свесилась толстая короткопалая рука. Пальцы растопырились и напряженно застыли; под воздействием незримой силы от ладони Сабы оторвался светящийся камешек и быстро поплыл вверх. И в тот же миг, когда он оказался в кулаке Паквида, Фефим взмахнул рукой…
Ростовщик взвизгнул от боли — длинный кинжал, брошенный метким ярмарочным артистом, насквозь пронзил ему запястье. И тут же поверх кинжала обмотался конец веревки, утяжеленный кошельком Конана. Паквид рванулся, не тут-то было, кинжал уперся в потолок, а затем Пролаза яростно дернул за веревку, прижал ростовщика к полу.
Саба звонко рассмеялась и спрыгнула в воду.
— Слушай меня внимательно, Паквид. — Конану пришлось кричать, так как Паквид затыкал плечом отверстие и вдобавок истошно вопил. — Да заткнись ты, ублюдок! А то руку оторву! — Он дал знак Пролазе, и тот снова из всех сил дернул за веревку.
Угроза возымела действие — Паквид умолк.
— Слушай меня внимательно, Паквид, — повторил Конан. — Если не будешь делать, что я скажу, останешься без руки. А новую отрастить тебе никакое колдовство не поможет. Для начала разожми кулак.
Окровавленные пальцы тотчас разжались, Льдинка упала в подставленные ладони киммерийца. Он удовлетворенно хмыкнул и сказал, бережно заворачивая камень в лоскут кожи:
— А теперь вели слугам выпустить нас отсюда. И учти: вздумаешь шутки шутить — я к тебе поднимусь и вторую руку оттяпаю.
— Слуги! — заверещал Паквид. — Скорее в колодец! Делайте, что вам прикажет этот проклятый киммериец! — Ростовщику явно было не до шуток.
* * *В зарослях ореха, на почтительном расстоянии от особняка, решено было расстаться. Первой ушла Дорида, буркнув Конану «спасибо» и кивком простившись с остальными. Потом саба надела платье, а золото пересыпала в штаны бритоголового слуги, который вывел беглецов за ворота и в награду получил по макушке тяжелой рукоятью краденного ножа. На вопрос Конана «под которым фонарем тебя искать, красотка?» она рассмеялась и ответила, указывая на свой подбитый глаз: «Только под этим, котик». И ушла, сгибаясь под тяжелой ношей. Пролаза, счастливый донельзя, долго и сбивчиво благодарил киммерийца и жонглера, а на прощанье сказал: «Друзья! Понадобится ночная работенка — спросите Пролазу. Меня в городе каждая блоха знает».