Не заметили… Не убавляя хода, транспорт лег на курс. Теперь все! Он сошел с фарватера, с узкой шхерной тропы. Он обречен.
Рискуя обнаружить себя, Демин выдвинул лодку из-за прикрытия, чтобы лучше видеть. Он дал лишь толчок событиям. Теперь события разворачивались сами у него на глазах. По инерции, неотвратимо, как судьба.
Страшный скрежет прокатился по шхерам.
С полного хода корабль ударился о камни и всполз на них, показав подводную часть, обросшую водорослями. Надрывно завыла сирена.
Сейчас корабль был похож на огромного зверя, попавшего в капкан, воющего от боли и страха. Яростно били винты, пеня воду за кормой. Корпус сотрясался от усилий. Гитлеровцы безуспешно пытались сорвать корабль с камней.
По-видимому, транспорт пропорол борт в нескольких местах. Из труб повалил густой черный дым.
Корабль начал быстро валиться набок…
Туг только Демин понял, до какой степени он устал, измучен. Он даже не имел сил радоваться. Наступила реакция. Сейчас ему хотелось спать. Только спать. Опустить весло. Закрыть глаза. Слушать, как журчит вода, покачивая его резиновую лодку. Отдаться этому мерному, ласковому покачиванию.
Это было запрещено. Вражеские шхеры были вокруг. Нужно было уходить из шхер.
И он оттолкнулся веслом от берега…
Шансов уйти было очень мало, он понимал это. Но упрямая вера в счастье инстинкт победы — вела его.
Демин плыл, соблюдая все предосторожности, — только по ночам, держась в тени берега. Днем отстаивался в надежных бухтах среди камней. Путь на юг указывали яркие сентябрьские звезды.
На четвертый или пятый день пути, — время он помнил неточно, — над шхерами в финскую сторону пролетело звено советских самолетов. «Разведчики, — с удовлетворением определил Демин, провожая их взглядом. — На Котку». Однако самолеты вскоре вернулись. Они летели на бреющем, проносились над самой водой, снова возвращались, точно отыскивая что-то в шхерах. Один из них промчался над Деминым так низко, что тот увидел обращенное к нему улыбающееся лицо. Теперь все три разведчика стали кружить над ним.
Повинуясь ободряющему покачиванию крыльев, Демин выгреб на середину протоки. Самолеты улетали вперед, возвращались, делали крутые виражи. Рокот их моторов заставлял сильнее биться сердце. Демин плыл в своей утлой лодочке, как бы привязанный к ним волшебной серебряной нитью.
Он плыл так по шхерам, среди сумрачных финских берегов, не понимая, почему молчат автоматические пулеметы, зенитки, орудия дотов и дзотов, почему гитлеровцы не обстреливают моряка, возвращающегося после операции, и его воздушный, реющий над ним конвой.
Только на базе торпедных катеров Демин узнал, что пока он скитался в шхерах, Финляндия была выведена из войны.
— Значит, транспорт в шхерах — замыкающий, — пробормотал он со слабой улыбкой и, удобно вытянувшись под хрустящей прохладной простыней, погрузился в сон, каким спят только дети и вернувшиеся домой разведчики.
Стоявшие у постели адмирал и врач переглянулись. Они знали о потоплении транспорта, но не догадывались, что его потопил именно Демин, и потопил таким необычным образом — нарушив чувствительность створа в шхерах…
— А ведь и вправду, Иван Акинфиевич, горами двигали! — почтительно сказал кто-то из гостей, выслушав историю шхерного Робинзона.
— Да еще как двигал-то, — поддержали его. — Один, почти безоружный, вышел против гитлеровского каравана!
Демин смущенно покашливал.
— Я это к тому вспомнил, — пояснил хозяин, чрезвычайно довольный триумфом скромного Ивана Акинфиевича, — что случай уж очень характерный. Кто бы так еще смог поступить, кроме советского человека?.. Смело скажу: никто!
— Конечно, никто.
— А почему? Потому, что в нашей стране на протяжении десятков лет, с первой сталинской пятилетки, неустанно переделывают природу. Это стало привычным, это в порядке вещей. Моряку любой другой страны такое бы и в голову никогда не пришло, а нашему Ивану Акинфиевичу пришло! Не по нему оказались шхеры, он взял да и переделал их… Твердой рукой внес свою, советскую поправку в лоцию!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});