Я бы спал и дальше. Но в сон пришел Серега и сказал:
— Батя, прежде чем колоть поросенка, всегда с ним разговаривал. Чтобы успокоить. Животные не понимают слов, но интонация…
И все сразу изменилось.
Мурлыкающий голос исчез.
Я думал — землетрясение. Вся этот розовый мир, нежный теплый, спокойный и удивительный предал меня и я не успел ни вырасти, ни разозлиться, ни даже нахмуриться.
Есть зло, с которым ты можешь бороться. Напрягать мускулы, обороняться, пугать криком или отбиваться ногами. А есть сила, с которой ничего сделать нельзя, каким был, например, тот встречный Камаз. Эта сила безмерно велика, и с ней нельзя бороться. Бегущий под откос состав из пятидесяти вагонов или там — миллионы тонн вулканического пепла, летящие вверх в одно мгновение — кто их остановит, чем, какими приказами? Это невозможно. Цунами, водопады, снежные лавины, миграции насекомых с континента на континент. Живые и неживые, по дороге из одного ада в другой.
Я не знаю, что это было. Я просто почувствовал вкус и запах хирургической стали, рвущей меня на куски, я увидел, как мир, за секунду до этого розовый, стал вдруг кровавым. В нем больше не было ничего, кроме боли.
Хрустящей, разрывающей боли.
Невыносимой.
Искавшей и нашедшей меня не потому, что я — плохой или больной.
А потому, что я ненужный.
Совсем ненужный.
Никому.
Я ничего не мог поделать с врагами, ничего.
Но я успел проклясть их до того, как они убили меня в очередной раз. Ведь никакого другого оружия у меня не было. Когда я вернусь, придется заново учиться любить…
Ночь задушит свет мой живой, далекийВоспаленной тенью тяжелых лап.Я вернусь нетрезвый и одинокийПод холодным пламенем белых ламп
Дверь открою, если я буду в силеИ допью в стакане холодный чай…Я усну не где-нибудь, а в РоссииИ умру рассеянно, невзначай…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});