— Милочка! Вы к нам очень вовремя! Очень! — восклицала представительная директриса, — Подрастающее поколение именно сейчас, на пороге широчайших возможностей, начинает придавать огромное значение иностранным языкам! Они тяну-тся! Тянутся к знанию!
Ив имела глупость поверить директрисе, однако, первые же уроки расставили все по своим местам. Подрастающему поколению не было никакого дела ни до диалогов веселых берлинцев, ни до зубодробительной немецкой грамматики, ни до загадочного Зюскинда. Здоровенные юнцы и юницы шумно переговаривались, перебрасывались записками, хохотали и даже пытались слушать радио, предполагая, что молодая учительница едва ли сможет им помешать. На перемене к Ив подошел широплечий подросток, значившися в журнале как Виталий Чирский и, покровительственно глядя на нее сверху вниз, посоветовал:
— Вы бы это. Того. С немецким-то. Фашистский язык ведь. Кто ж его учить-то будет?
— Все будут, — хмуро ответила Ив, хотя и испытывала по этому поводу определенные сомнения.
— Я вот вам что скажу. Некогда мне такой ерундой заниматься, как на ваши уроки ходить, — он вынул из кармана смятую пятерку и бросил ее на стол, — Это вам. Чтобы не обидно было.
Ив изменилась в лице. Брезгливо подняв бумажку, она разорвала ее на две половинки и демонстративно смахнула в мусорник.
В тот же вечер в школу явилась мамаша Чирского — немного оплывшая крашеная блондинка с тухлым взглядом. Несмотря на раннюю осень, она была облачена в шубу, за длинношерстный рукав которой цеплялся улыбающийся Виталий.
— Неправильно себя ведете, — осуждающе проговорила она вместо приветствия, — талантливым детям надо давать свободу роста.
Ив слегка улыбнулась.
— Хамка! Она смеется! — мгновенно вскипела мамаша, — Молоко на губах не обсохло, а туда же — учить! Своих детей нет, вот на чужих и отыгрывается…
Пламенная, но довольно бессвязная речь лилась еще минут десять. В ней было упомянуто все — бессмысленность изучения немецкого языка, распоясавшиеся учителя, выжимающие из несчастных отроков последние соки, явная некомпетентность некоторых слишком молодых и нахальных педагогов.
— Поживи с мое! Роди! Своих роди! Кровных! А потом воспитывай! А то умная больно!
— Ну что ж, — заметила Ив, — если вы считаете, что лишь возраст и произведение на свет потомства делает кого-то умнее, то вам стоит попробовать набраться мудрости у свиноматки.
На несколько мгновений Чирская потеряла дар речи. Потом ее лицо побагровело.
— Да ты знаешь, с кем говоришь?! Я до директора дойду! Я до министра дойду!
Ив пожала плечами. На следующий день ей предложили покинуть школу по собственному желанию.
Неделю Ив лежала на диване, завернувшись в плед, попеременно то читая произведения малоизвестных авторов эпохи Ренессанса, то сочиняя длинную лирическую поэму. Два раза она неохотно покидала мансарду и брела в ближайшее кафе — просмотреть газеты, столбцы объявлений. На третий раз, среди бесконечных «Требуются активные люди на высокооплачиваему интересную работу в сфере торговли» Ив попалось нечто подходящее. Хозяин сети спортивных клубов и магазинов искал переводчика инструкций тренажеров немецкого производства.
— Работы много, — строго заявил он при встрече, — оплата сдельная. Деньги небольшие. Но честные.
— Переводить буду на дому, — в тон ему ответила Ив, — Возражения?
— Не имею. Если что, то я — Бергер.
На том и порешили.
Сотрудничество с фирмой Бергера Ив полностью устраивало. Переводов, вопреки уверениям сурового спортсмена, оказалось мало, а весьма приличную зарплату выдавали в срок. Жизнь стала размеренной, скучноватой и удивительно спокойной.
* * *Громко вздохнув и потянувшись, Ив решила встать и выпить кофе. Уже несколько дней ее одолевала апатия — удачно начатая поэма давно стояла на месте. Строки не складывались, рифмы расползались, ходы казались безнадежно банальными и избитыми.
— Музу бы, — вслух произнесла Ив и, вместо того, чтобы встать, еще глубже зарылась в оделяло, — хоть самую завалящую. На хромом Пегасе.
— Даже черт с ним, с Пегасом, — продолжила она минуту спустя, — Можно и на облезлом ослике.
Ив с ненавистью посмотрела на шкаф. Стоящее на первом плане многотомное собрание сочинений Стендаля вызывало у нее глухое раздражение.
— Вот ведь. Небось, у него всегда над плечом парило не меньше двух отборнейших вдохновительниц. А у меня…
Она снова покосилась на мерцающие золотом книжные корешки.
— Что, хорошо быть признанным гением? — расстроенно пробормотала она и запустила в шкаф подушкой.
Шкаф солидно молчал.
— Закопаю на пустыре, — невнятно пообещала Ив.
— Поосторожнее, пожалуйста, — прозвучал вдруг откуда-то сверху ворчливый голос.
Ив опешила. В первую минуту ей показалось, что сам Стендаль соизволил возразить ей из своей небесной обители.
— Не видно ни зги, — снова буркнул кто-то, — открывай давай.
Воздух в комнате мелко задрожал и поплыл. Предметы потеряли четкость очертаний, поглощенные невесть откуда взявшейся блеклой мутью.
— А она нас не заметит? — донесся из тумана все тот же голос.
— Говорю же — она в полном ступоре. Любое разумное существо после Отбора впадает в состояние, больше всего похожее на глубокий обморок, — ответил ворчливому жалобный мальчишеский фальцет, — Помнишь Корнелиуса? — говорящий тоненько хихикнул
— Это такой… Бородавчатый?
— Он самый. Лет этак тридцать назад он целый трактат об этом феномене нацарапал. Опыты учинял.
— Как — опыты?
— А вот так. Находил побывавших на Отборе и проверял их на восприимчивость ко внешним раздражителям. То есть тыкал в них иглами, резал ножами, щипал щипцами. Дубиной тоже охаживал.
— Ну и мерзавец, — обладатель более низкого голоса даже закашлялся от возмущения, — гнида поганая. И ему все так с рук и сходило?
— До поры до времени. Однажды в самый интересный момент — Корнелиус как раз прижигал очередного несчастного каленым железом — его за этим делом застукало семейство пытуемого. С тех пор наш исследователь хромает на обе ноги и слегка заикается.
— И магия не помогла?
— Какая там магия! После хорошего удара стулом по голове память на заклинания отшибает напрочь.
Съежившаяся на дивание Ив вздрогнула. Ей очень хотелось надеяться, что невидимые собеседники не будут проверять ее на восприимчивость к внешним раздражителям. Тем временем муть начала постепенно рассеиваться.
— Эрихс, смотри! Она! — восторженно пропищали прямо у Ив над ухом, — Что скажешь? Как она тебе?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});