— Благодарю, но я предпочитаю турецкий табак, — вежливо отказался Мирский, доставая серебряный портсигар с царским вензелем на крышке. Однако его молодой спутник не преминул насладиться ароматом настоящего «Упмана».
«А портсигар-то наградной», — отметил про себя Ладыженский.
Закурив регалию, он сказал:
— К сожалению, в России англичане чувствуют себя довольно спокойно. Мы подозреваем, что в окружении Двора имеются британские осведомители. Но согласитесь, операция по устранению Распутина — дело непростое. В особенности учитывая, что к нему приставлены люди не только из дворцовой полиции, но и из жандармерии.
— Я бы просил вас, господин полковник, принять соответствующие меры по сохранению в тайне нашего сообщения. Видите ли, дело в том, что лет шесть назад мой предшественник — коллежский советник Ардашев, находясь в заграничной командировке, выявил среди дворцовой охраны человека, работавшего на Лондон. Тогда мы обратились в департамент полиции, и его удалось обезвредить. Позже предателя приговорили к восьми годам каторжных работ. Кто знает, как обстоит дело сейчас?
— Полностью с вами согласен.
— Разрешите? — поднимаясь, осведомился Мяличкин.
— Да вы не вставайте, Константин Юрьевич, — махнул рукой полковник.
— Насколько мне известно, в ближайшие дни вся императорская семья собирается в Ливадию. Обычно Его Величество проводит там не меньше месяца. Не сомневаюсь, что и Распутин отправится следом. Стало быть, и британский агент должен будет оказаться в Крыму. Предлагаю связаться с нашим отделением в штабе Одесского военного округа и, возможно, командировать в Ялту кого-то из тамошних офицеров.
— Этот вопрос мы обсудим позже, — укоризненно заметил начальник и обратился к гостям: — Господа, вы только что упомянули некоего Ардашева. По-моему, совсем недавно я читал в какой-то газете, возможно, в «Новом времени», что где-то на юге адвокат с точно такой же фамилией раскрыл какое-то запутанное преступление.
— Вы совершенно правы, — не удержался помощник начальника Азиатского департамента. — Клим Пантелеевич Ардашев после тяжелого ранения вышел в отставку и теперь — присяжный поверенный Ставропольского окружного суда.
— Кстати, — добавил Мирский, — это ведь англичане постарались: прострелили ему обе ноги.
— Надо же, какая судьба, — удивился полковник, — из секретных агентов МИДа — в адвокаты захолустной губернии. Однако спасибо за информацию. Что ж, попытаемся обезопасить «старца» и выявить шпиона.
— Желаю вам удачи. А нам позвольте откланяться. Если у нас появится что-то новое, мы тотчас же вас известим.
— Благодарю. Честь имею.
Дождавшись, когда за гостями закроется дверь, Ладыженский вновь подкурил уже потухшую сигару и, глядя в окно, задумчиво произнес:
— А знаете, капитан, говоря откровенно, я бы и не стал мешать британцам. Уж больно пакостен этот Распутин…
— Да, — согласился Мяличкин, — будто чирей на теле.
— Заодно бы и агента их взяли, так сказать, на месте преступления. — Помолчав, он добавил: — Но пока нам придется его оберегать. Князь прав: война России не нужна. Я не сомневаюсь, что люди Сазонова постараются снять с себя всякую ответственность, и в ближайшее время Его Величеству станет известно о состоявшейся беседе. Так что теперь мы не имеем права на ошибку. Через наш канал в «Биржевых ведомостях» мы пустим слух, что старец решил уехать домой — в Тобольскую губернию. Я попрошу, чтобы мне организовали с ним встречу, и постараюсь отговорить его от поездки в Ливадию. Но если он все-таки будет на ней настаивать, то тогда мы попробуем скрыть появление Распутина в Крыму — я передам ему другой паспорт. Насколько мне известно, Григорий Ефимович человек непредсказуемый, у него на дню семь пятниц. Так что, скорее всего, вам придется отправиться в Ялту и быть готовым обеспечить его безопасность. Если информация МИДа точна, то против вас будет действовать опытный английский шпион. — Он внимательно посмотрел на капитана. — Но я уверен: вы справитесь. К тому же, — полковник едва заметно улыбнулся, — в Крыму сейчас хорошо, тепло.
2
Резидент
Ялта, марта, 12-го дня, 1912 г.
Оберст[1] Людвиг фон Бокль в России находился уже третий год. Опытный агент военной разведки выдавал себя за русского подданного и ничем не отличался от заурядного обывателя из какого-нибудь Вышнего Волочка или Шклова. За это время его отношение к этой варварской стране ничуть не изменилось. В русских его раздражало буквально все: ленивая и праздная беспечность, неряшливость в делах и склонность к чрезмерным возлияниям по любому поводу. Но больше всего его возмущала пронизывающая все слои общества патриотическая уверенность в том, что эта огромная империя имеет свой собственный путь развития, отличный от остального просвещенного западного мира.
Недавние крепостные мужики, надменные бородатые купцы, всесильные вороватые чиновники и даже вечно недовольные жизнью земские врачи с учителями — все были уверены в особом предначертании своей страны. Им казалось, что именно Россия и есть та самая великая держава, которая в скором времени должна солировать на международной арене. Правда, каждый из них видел будущее этого удивительного, построенного на парадоксах государства сообразно его собственным представлениям о нравственности и справедливости.
«Кричат, спорят, революцию чуть было не сделали в пятом году, а ведь сами-то меняться не хотят: куда ни кинь взгляд — повсюду мздоимство, казнокрадство, желание любой ценой получить очередной крест или новый чин; вместо дорог — непроходимая трясина; реки же заменяют собой не только железнодорожное, но и конное сообщение. Так возможно ли им самим навести порядок в своем доме? — мысленно философствовал офицер Австро-Венгерского генерального штаба и тут же нашелся: — Нет. Раз до сих пор не удосужились, значит, не могут… Видимо, дело в том, что русские, как и африканские туземцы в Америке, созданы природой для услужения другим, пусть малочисленным, но более культурным и образованным европейским народам. Так за что же их уважать — этих ивановых, петровых, сидоровых?.. За что?..»
Офицер с наслаждением сделал несколько глотков французского конька и вновь устремил взгляд в безбрежную даль моря. Он с удовольствием отметил, что последнее задание было выполнено им безукоризненно. Весь месяц уроженец Вены провел в Москве на выставке воздухоплавания.
«М-да… Успехи русских вызывали беспокойство. В особенности доставленный из Киева моноплан Сикорского — этого двадцатидвухлетнего студента политехникума. Его летательный аппарат был оснащен девяностосильным мотором «Аргус» с новейшей системой охлаждения и брал на борт пять пассажиров. На высоте в 1000 метров аэроплан развивал невиданную — свыше 110 километров в час! — скорость. А что такое пять пассажиров? Это как минимум десять 35-килограммовых бомб! Да и аппараты завода «Дукс» тоже представляли несомненный интерес. Вообще-то стоит признать, — грустно подумал фон Бокль, — Россия меняется на глазах! Такое количество изобретений! Даже малоизвестный брянский завод представил новый 40-сильный цилиндровый авиационный двигатель. А летательные аппараты со странными названиями «Чур» и «Лямъ»?»