Отчего-то складывалось так, что всех своих мужчин я меряла по Драко и Невиллу, потому-то до сих пор и не обзавелась мужем, а только шлейфом из брошенных кавалеров. Дольше всех продержался один из маркусовых оборотней -- два года, ровно до того момента, как решил, что уже достаточно приручил меня и может диктовать свои правила. Нет, не для того я восемь лет училась, чтобы вот так вот запросто бросить свою работу и воспитывать выводок ребятишек. К тому же материнский инстинкт своей волчицы я довольно успешно переносила на пациентов, и никаких неудобств по этому поводу не испытывала. Хотя иногда вспоминала "незлым тихим словом" того, по чьей вине моя жизнь сложилась так, как сложилась.
Каждый год двадцать шестого мая я прохожу по почти незаметной тропинке в глубь леса, туда, где белеет простой мраморный саркофаг. На нем нет ни надписей, ни дат -- все и так знают, кто лежит под тяжелой плитой.
Альбус Брайан Вульфрик Персваль Дамблдор.
Он был человеком, но искренне считал себя богом.
Безумец.
После окончания войны я много раздумывала над причинами странного поведения старика, и пришла к выводу, что всему виной послевоенный синдром. Он вовсе не играл, он просто боялся стать старым, ненужным. Понять его можно, а вот простить...
Пусть прощает Бог, а если говорить так грешно, то я с радостью буду гореть в аду за свои слова.
Простить Дамблдору -- выше моих человеческих сил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});