Она продолжала, давя на горло, обличать мужа, но продавец вроде не слышал её больше. Он продолжал смотреть в зеркало — в глаза Леона. Леон смущённо пожал плечами, снова виновато улыбнулся и двинулся дальше. Он вообще‑то ожидал, что старший продавец проявит хоть толику мужской солидарности: подмигнёт или кивнёт. Нет… Поверил Ангелине? Леон и рад бы прийти в магазин в одиночестве, но именно сегодня хотелось вместе посмотреть на старину, поиграть в «вот это нравится, а это — нет, а вот это возьмём — и купим».
Лысый щёлкнул пальцами, прошептал что‑то подбежавшему младшему продавцу. Его помощник быстро заставил Ангелину забыть о раздражении: он выложил на демонстрационный стенд богато декорированные и инкрустированные шкатулки. Ангелина всплеснула руками и намертво приклеилась к прелестным безделушкам.
Удачная попытка продавцов перевести внимание его жены на товары прошла мимо Леона. Он блаженствовал, разглядывая не столько мебель, сколько медовый свет на ней — устроители магазина позаботились, чтобы место у широченных окон пустовало и солнце беспрепятственно могло обрисовать и высветить каждый предмет. Сейчас Леон стоял возле кресла, нежно касаясь пальцами его несколько вычурной, но в солнечных лучах вполне изысканной спинки. Голос жены давно замолк, и он, отметив этот факт краешком сознания, машинально решил, что его заглушил мебельный ряд.
Кто‑то вежливо дотронулся до его локтя.
— Присядем? — предложил лысый, подбородком указывая на кресло, резьбу которого Леон гладил, и на его пару напротив.
— А можно? — Леон счастливо улыбнулся и осел в кресле, чувствуя, как расслабляются мышцы, а мягкое упругое ложе ощутимо подстраивается под него.
Лысый наблюдал за ним. Леон — видел. Но сейчас ему было всё равно. Возможно, купить он ничего не купит, но насладиться — пусть временно! — комфортом и уютом, безобидной страстью к старине обязательно должен.
— Вам нравятся старые вещи?
— Очень! Но только… как бы это сказать? Я не стремлюсь быть знатоком. Не смогу отличить время, автора, стиль. Я как тот обжора, который не знает, из чего и как сделано то или иное блюдо. Но поедать его будет с наслаждением.
— Леонид Андреевич, вы… вы не помните меня?
Напряжённое внимание лысого Леон заметил лишь после паузы, в течение которой он нехотя переключился с желанной темы на совершенно постороннюю.
Осознав вопрос, он не стал искать в лице собеседника знакомые черты. Снова неловкость, но полегче. Неловкость уже не для него самого, а для спросившего. Поэтому Леон поспешил смягчить ситуацию и добродушно сказал:
— Жена в состоянии раздражения любому собеседнику рассказывает обо мне всю подноготную. И никогда не забудет упомянуть, что я постепенно теряю память.
— А моё профессиональное свойство — не слышать, когда дамы позволяют себе поболтать о постороннем, — поняв, куда клонит Леон, улыбнулся лысый. — Надеюсь, я не обидел вас этим?
— Она… — начал было Леон и осёкся. — Впрочем, это неинтересно.
— Меня зовут Фёдор Ильич, и, поверьте, я живо заинтересован во всех изменениях, которые касаются непосредственно вас.
Леон с самого начала подпал под вкрадчивое обаяние Фёдора Ильича, под очарование его неспешного, чуть старомодного говорка. А может, действовало окружение изысканной мебели: уголок, где они сидели, представлял собой часть апартаментов в старинном загородном доме, каким его многие представляют по фильмам.
— Моя жена…
— Юноша задержит её примерно на полчаса. Времени достаточно, чтобы вы хоть в какой‑то мере прояснили для меня ситуацию. Итак, вы говорите, у вас амнезия.
— Отнюдь. — Лысый Фёдор Ильич назвал его по имени–отчеству, поэтому Леон решил, что может быть с этим человеком откровенным. — Врачи называют это несколько иначе. Мой шурин шутит, что я человек с тёмным прошлым. Когда я думаю о событиях годичной давности, я ощущаю лишь темноту. Для меня реальность — последние три–четыре месяца. И — болезнь прогрессирует. Думаю, я вскоре, как герой одного фильма, уже с утра не буду помнить, кто я и что собой представляю. А вы? Мы работали вместе?
— Мы были коллегами одного ведомства. Кабинеты разные.
Фёдор Ильич обронил ответ и надолго замолчал. Леона его немногословие удивило. Со знакомыми из прошлого (к сожалению, прошлого позднего) он встречался раза два–три. Узнав о потере памяти, эти знакомцы обычно вываливали на него лавину информации, считая своим долгом расшевелить засыпающую память Леона. А Фёдор Ильич вопросы задавал скупо, а уж о себе…
Впрочем, может, всё дело в том, что время и место для воспоминаний не самые удобные. Леона немного рассмешило и ещё одно (кстати, в последнее время ему всё казалось забавным — включая гневную воркотню жены; ну, почти всё забавным): в глазах тех, кто его раньше знал, при упоминании о плохой памяти вспыхивал самый настоящий азарт. В глазах же Фёдора Ильича темнела плохо скрываемая тревога. Он так нервничал, что изменился в лице.
И Леон вытянул руку коснуться рукава Фёдора Ильича и мягко и ласково сказал:
— Фёдор Ильич, вы не переживайте так за меня. Если честно, я не жалею о своём исчезающем прошлом. Зная свой характер, надеюсь, что преступником я не был. Настоящее для меня гораздо увлекательнее. А уж если по крупному счёту, я рад, что старость обошлась со мной по–своему милосердно. Всякое ведь могло быть…
— Леонид Андреевич, что вы скажете, если я предложу вам за бесценок совершенно уникальное зеркало? — словно не слыша его, сказал лысый. — По старой дружбе… И… называйте меня просто Фёдор.
— Но…
— Я понимаю, что деньги всецело в ведении вашей жены. Поверьте, ей настолько понравится зеркало и цена за него, что она купит его просто из спортивного интереса. Побродите ещё немного по залу, полюбуйтесь нашей экспозицией. Да, у меня память тоже никудышная, забыл представиться: я хозяин сети магазинов, торгующих антиквариатом. Вот, прошу вас, моя визитка. Я черкну несколько слов, и вас в любом из наших филиалов будут встречать с подобающим моим друзьям уважением.
Леон сидел в кресле и рассеянно разглядывал визитку, в то время как хозяин вновь занялся его женой. Возможно, когда‑то лысый и в самом деле был его хорошим другом, если делает ему такой подарок (только почему он ничего о себе не рассказывает?). А хорошо иметь друзей — и в забытом прошлом тоже — которые, узнав о частичной амнезии, не отворачиваются, а продолжают приятные отношения… Его взгляд безучастно застыл на ребре высокого буфета…
… Фёдор появился между двумя шкафами, чуть сбоку от кресла Леона. Мужчина в кресле ему был хорошо виден — как на ладони. Когда бездумная улыбка смягчила лицо Леона, Фёдора передёрнуло: видеть безмятежность, почти идиотическую, на лице Леона было невыносимо. Но хозяин всё же уловил миг, когда лицевые мускулы его гостя начали расслабляться. Судя по прикрытым глазам, Леон на секунды впал в дремоту, и бессмысленная улыбка растворилась. Следом, очень медленно лицо Леона обвеяла бегучая тень, мимоходом наложившая на него печать странной жестокости, — Фёдор мгновенно похолодел и было хотел немедленно уйти. Словно мягкую маску наложили на маску жёсткую: проступили черты резкие, придавшие лицу Леона властное, нетерпимое выражение. Но мимолётная тень скользнула и пропала, оставив впечатление игры теней и света. А Леон поднял глаза, восхищённо улыбнулся и встал из кресла, чтобы подойти к буфету, потрогать его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});