Вторая встреча случилась поздней осенью, когда выпал снег. Судьба столкнула нас в переполненном трамвае, где в поисках удобной позы я развернулся и уперся взглядом в мертвые глаза. Давка была грандиознейшей. Со всех сторон слышалось недовольное кряхтенье. В воздухе витали невидимые, но весьма чувствительные разряды агрессии, вот-вот грозившие прорваться в грязный скандал.
Он улыбнулся. Все той же замкнутой бесстрастной улыбкой.
— Привет, — кивнул я и замер в мучениях, не зная что сказать дальше. Это форменное издевательство, когда в общественном транспорте сталкиваются два малознакомых субъекта и силятся завязать разговор. О погоде, о разболевшихся зубах, об отпуске, о работе. Непереносимое ощущение. Наверное, в душе каждый из них за эти минуты успевает возненавидить собеседника, но уровень культуры не дает прервать рассуждения и вновь уткнуться отсутствующим взором в темное окно, погрузившись в свой мир стремлений и снов. И я усердно скрипел мозгами, подыскивая тему и страшно ругаясь, что трамвай едет так медленно. При таких темпах мои муки продлятся еще минут двенадцать.
— А что ты тогда говорил про огни? — вспомнил я фразу, разлучившую нас в тот весенний день.
— Они горят, — кивнул мой давний знакомец.
— Не вижу, — сказал я, поморщившись. Народ заблаговременно готовился к выходу и мне приходилось выгибаться дугой, чтобы пропустить чью-то весьма габаритную фигуру.
— Хочешь посмотреть? — улыбка стала зловещей.
— Конечно, — меня не купишь на театральные штучки.
— Тогда дай руку! — возвестил Он громко, но никто даже не оглянулся, хотя голос этот внушал больше уважения, чем возмущенные требования кондуктора, надежно застрявшего на задней площадке. Я оробел беспричинно и протиснул к нему руку по чьей-то согбенной спине.
Холодные пальцы осторожно дотронулись до моей ладони, а затем цепко сжали запястье. Я не испугался. У меня в это время года тоже мерзко мерзнут руки.
И вдруг все изменилось. Людей не стало. Вернее, они превратились в смутные полупрозрачные силуэты. Трамвай, набитый ожившими тенями. Все потеряло краски и свет. Звуки поглотила оглушительная тишина. Пассажиры растворились в тусклых сумерках почти погасших фонарей, протянувшихся по салону параллельными прямыми. Лишь три фигуры остались неизменными.
Первым был мой спутник. Перемены никак не отразились ни на его лице, ни на облике. Он бесстрастно сжимал мою руку и молчал.
Вторым оказался пацанчик лет пятнадцати. Он безмятежно сидел в кресле и глядел на меня злыми колючими глазами. Я не выдержал взгляд и отвернулся. Паренек тоже перестал изучать мою персону и с отсутствующим видом уставился в окно.
Третья виднелась в самом конце вагона. Если бы пассажиры не потеряли плоть и объем, то я никогда не увидел бы ее. А так разглядеть поношенное бурое пальто, круглую шерстяную шапку с выбивавшимися седыми локонами и сморщенное старческое лицо не составляло особого труда. Она пробуравила меня взором, но я не посмел взглянуть в далекие глаза.
Возможно, четвертым был я, но в тот момент мне не пришло в голову рассматривать свою куртку и ноги, обутые в нечищенные сапоги.
Парень внезапно соскочил с кресла и вышвырнул свое тело из потустороннего салона на промерзшую улицу. Оказывается, трамвай продолжал ехать, как ни в чем не бывало, и даже добрался до очередной остановки. Я это отметил краешком сознания. Мое внимание было целиком поглощено совершенно иным. На освобожденном кресле пульсировало и перетекало с места на место пятно с радужными краями. Но тут же прямо на него уселся силуэт женщины необъятных размеров. Она поерзала, устаивая поудобнее свое тело и две внушительных сумки на коленях. Безмолвный крик замер в горле, я рванулся туда, но холодный пальцы удержали меня на месте.
— Не стоит, — бесстрастно объяснил мой собеседник. — Поздно. Оно уже в ней.
— Кто это? — сдавлено вырвалось из спазмотически сжавшейся глотки.
— Атомный мальчик, — улыбнулся мой спутник. — Он уже стал появляться слишком часто, оставляя свои следы повсюду. И люди сгорают. Медленно и болезненно. А очередная жертва легко вписывается в статистику неблагоприятной экологической обстановки.
— А если… — начал я.
— Если бы, да кабы, всем бы выдали гробы. Не спрашивай, — резко оборвал меня Он. — Это не та история. Ты должен смотреть на иные вещи.
«Человечество этого знать не должно,» — процитировал я внутренним голосом. Цитатки украшают жизнь, как шарики на елке, как флажки исчезнувшего первомая. Чужие слова, ставшие кусочками твоего мира.
На следующей остановке салон покинула старуха. На задней площадке сразу стало посвободней.
— Она тоже… — сделал я неопределенный жест.
— Нет, — голова собеседника качнулась. — Она — обыкновенный дракон.
— Да ну! — не поверил я, улыбнувшись в злобе навалившегося обмана.
— Да да, — так же зло усмехнулся Он. — Драконы — невероятно пластичные существа. Они могут подстроиться к любым обстоятельствам. Неужели ты представлял их как-то иначе?
Я молча кивнул.
— Конечно, — проронил он, оценивающе изучая мое лицо, словно заглядывал в душу. — Наверное, гибкое тело ящерицы, перепончатые крылья с невероятным размахом, глаза, сверкающие неземным разумом, непостижимая сущность. Но зачем? Зачем все усложнять? Ведь так легче. Подойти и просто заглянуть в глаза. Без всяких дешевых эффектов. Драконы глядят и привязывают. Пойманный взором уходит за ними. И никогда не возвращается.
— Что с ними происходит, с пойманными? — мой язык словно угодил под заморозку.
— Не знаю. Я туда не ходил. Это тоже не моя история. Забудь про дракона. Смотри на огни.
И тогда я увидел их. Десятки. Сотни. У каждого силуэта сверкал свой огонек. Что это было? Блистающий зубчатый кристаллик. Звездочка, изливавшаяся лампой дневного света. Умерший светлячок, продолжавший свое дело и по ту сторону. Их трудно описать. Они светили и все. Они дышали и выдыхали свое сияние в смутные силуэты.
— Но чем же они мешают? — спросил я, стараясь оторваться от завораживающего зрелища.
— Ты хочешь их почувствовать? — спросил Он. В уголке губ появилась улыбка. Странная, непонятная.
— Давай, — согласился я.
В один миг все снова обрело цвет и объем. Звуки заполонили пространство салона. Кто-то уже ругался, выдавая на-гора тонны матерщины. И тотчас мою грудь пронзила оглушительная разрывающая боль. Словно кто-то воткнул туда кол и теперь, в радостном экстазе, поворачивал его то в одну сторону, то в другую. Чуть не разоравшись, я скосил глаза вниз. Наполовину погрузившись в солнечное сплетение, там ворочался огонек размером с шарик для настольного тенниса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});