— Да, кажется… — неуверенно сказал Гури. — Но все равно — я забыл, что дальше…
— Тогда переходи прямо к делу, — рассудительно сказал Ши. — Дело-то ты помнишь?
— Помню… Кажется… Ах да, помню! Ты слыхал о пине Эбеле?
— В Шеме и Туране пин — значит, старший купец. А с Эбелем я не знаком.
— Еще бы! Кто Эбель, и кто ты — букашка, — фыркнул Гури, и его круглое румяное лицо тут же показалось Ловкачу омерзительной красной мордой, — Однако суть не в этом. Эбель прибыл к нам совсем недавно. Он считается одним из самых богатых людей Шема; у него уйма домов, трактиров, лошадей и виноградников; он толстый и на вид довольно противный. И все-таки суть не в этом тоже. Пару лет тому назад он — и сие величайшая тайна — стал счастливым обладателем серебряной пчелы!
Ши Шеламу все было ясно. Нассету приспичило отобрать у Эбеля серебряную пчелу, вот почему он снарядил племянника к нему, хитрейшему из хитрых и умнейшему из умных. Снисходительно посмотрев на гостя, Ловкач процедил:
— Я понял. Насеет считает, что теперь настала его очередь быть счастливым обладателем серебряной пчелы…
— Верно!
— Неужели у твоего почтенного дяди недостанет монет для золотых дел мастера — дабы тот сделал ему точно такую же пчелу?
— Тьфу! — Гури сердито нахмурил брови. — У него достанет монет и на тысячу пчел, да только ему нужна именно эта! Что я толковал тебе о Митре? Неужто запамятовал, а?
Ши Шелам молчал. Он действительно не мог сообразить, зачем Нассету грабить шемитского купца и при чем тут Митра…
— Два года назад, когда Эбель по делам был в Аквилонии, к нему пришел некий оборванец и попросил немного денег на пропитание, — терпеливо начал объяснять гость. — Эбель хотел прогнать его прочь, но вид попрошайки показался ему занятным. Благородная осанка, умные глаза, бархатный низкий голос и затейливая речь — прибавь к этому умение держать себя и смотреть прямо в глаза собеседнику, и ты поймешь, что перед тобою жрец великого Митры. Да, жрец Митры! Только изгнанный из храма за пьянство и богохульство…
Он поведал Эбелю свою нехитрую историю, выпил кубок вина и… достал из вороха жалких отрепьев маленькую серебряную вещицу. Любой, даже ты, не то что Эбель, сразу понял бы, что это не просто творение искусного мастера, а нечто натуральное, прекрасное, как сама природа, короче говоря, божественное. Крошечная серебряная пчела с хрустальными крылышками и бриллиантовыми глазами лежала на сморщенной ладони бывшего жреца благого бога. Раз взглянув на нее, пин Эбель молча полез в ларец и достал оттуда кошель, набитый золотом. Так же молча жрец положил пчелу на стол, рядом с бутылью красного вина, взял кошель и удалился…
— Ну? — Ши Шелам, как пес, унюхавший добычу, вытянул шею и зашевелил ноздрями, — И что же дальше?
— Дальше? — Гури усмехнулся. — А дальше на благороднейшего пина трижды нападали злоумышленники, пытаясь отнять у него драгоценную вещь (поскольку известно, что хранится она в сафьяновой коробочке, а коробочка на шнурке, а шнурок на шее, а шея… Ну, ясно, чья шея…), однако были побиты палками и посажены в темницу — у Эбеля охрана словно у самого императора! Но — не в Шадизаре. Для тебя, я полагаю, не тайна, что в нашем славном городке парни добывают себе на хлеб и вино любым способом, кроме одного — собственного труда. Пин пробовал нанять городских стражников, но те оказались ленивы и алчны. Он пробовал также заручиться поддержкой градоправителя, но и здесь потерпел неудачу, ибо высокородный Дар несколько оскудоумел со времени последнего своего недуга. Не увенчалась успехом и надежда на случайных прохожих: ни один из них не согласился день и ночь охранять шемитского купца — чернь глупа, не все ли равно, у кого зарабатывать монеты?
— И как долго пин без охраны? — деловым тоном осведомился Ловкач, уже успевший сообразить, что Гури предлагает ему жирный кусок.
— Два дня. Насеет хотел было подослать к нему парней из собственной стражи, да они настолько тупы, что не сумеют отличить серебряной пчелы от супа с креветками. Само собой, им не хватит ума обдурить пина… (К тому же стало известно, что иногда он снимает с шеи коробочку и прячет — но куда?) Мой дядя, столь же хитрый, сколь и мудрый, и столь же мудрый, сколь и щедрый, решил действовать иначе: нанять охранника шемиту со стороны… Понимаешь, о чем я говорю?..
— О да, — пробормотал Ши Шелам. О такой удаче он и не мечтал. Весь Шадизар знал: тот, кто окажет услугу самому Нассету, впоследствии может смело рассчитывать на его благосклонность, и если случится необходимость, то и на помощь.
— Твоя доля — треть от сотни, — довольный произведенным эффектом, сказал Гури. — Ну? Есть ли у тебя на примете такой человек, которого можно бы было подставить Эбелю?
— Есть! — твердо ответил Ловкач.
Он отлично понял замысел Нассета. Личный охранник всегда находится рядом с господином, и, конечно, ему не составит труда выяснить, куда купец прячет свое сокровище. Выкрасть же это самое сокровище для неглупого парня пара пустяков.
— Есть, — повторил Ловкач, поднимаясь с топчана. — Сейчас я его приведу.
* * *— Ко-о-она-ан… — слабым голосом позвал Эбель нового охранника, — Да Ко-онан же!..
— Он спит, господин, — с поклоном ответствовал постельничий, которого пин привез с собой из Шема. — Ленивый мальчишка. Только и делает, что спит да ест, ест да спит…
— Молчать, собака! — возопил Эбель, багровея. — Ты и волоса на его голове не стоишь! Отъел рожу, бездельник! Я тебя!..
Он задохнулся и умолк.
Старый слуга, такой тощий, что его разве что не качало от сквозняка, с жалостью смотрел на своего разгневанного хозяина. Многажды просил он луноликую Иштар и возлюбленного ее Адониса избавить пина Эбеля от припадков ярости, только вредящих его драгоценному здоровью, и все без толку. Не слышат они его, что ли?.. А может, им мало тех медяков, кои перетаскал он за тридцать лет безупречной службы в их храмы? Так и то последнее отдавал…
Бедный пин! Верещит, обзывается, ножками топает… Как ударит в виски кровь, так и конец ему придет… Постельничий вздохнул, покачал головой, подошел к Эбелю, который уже едва дышал, и поднес к его губам кубок с красным вином.
— Один глото-очек, — пропел он ласково, — всего оди-и-ин…
Эбель жадно осушил огромный кубок и отвалился на подушки. Щеки его постепенно бледнели, взор становился благодушен и даже мягок. Да, достопочтенный пин был непредсказуем, как морской ветер, умен, как первый советник короля, а нравом, увы, капризен, как девица.
— Может, ты и прав. — Просипел он, жестом показывая слуге, чтоб налил еще вина. — Кто его знает, этого киммерийца… Варвары, насколько мне приходилось слышать, народишко странный — боевой, но ленивый… Э, Баат… А вдруг он меня обворует? А? Тьфу! Вот бы знать наверняка!