Ларен поперхнулся.
— О чем вы говорите? — прошептал он, указывая глазами на улыбающуюся Нэнд.
— Я говорю о том, что вы считаете свою дочь умершей, и совершенно напрасно, — сказал Конан. — Это самая большая ошибка, которую могут допустить родители. Ну, не считая неудачно устроенного замужества, конечно…
— Объяснитесь! — потребовал Ларен, видя, что угомонить бесцеремонного телохранителя старухи не получится.
— Да уж объяснюсь! — сказал Конан.
Краем глаза он видел, как Эригона, взяв хлебец, потянулась к вазочке с вареньем.
— Кром! Нет! — взревел киммериец и, выхватив вазочку из-под носа у старухи, швырнул на землю. Варенье растеклось по траве.
Служанка Ильвара застыла в ужасе. Она переводила взгляд с Конана на своего хозяина, как бы решая, кого же ей бояться больше.
Ларен встал.
— Что происходит?
— А что? — сказал Конан развязно. — Разве происходит что-то неожиданное?
— Вы перешли все границы, — вмешался Рувио. — Вы должны покинуть этот дом, вы… вы грубиян!
— А вы — болван, поэтому заткнитесь! — рявкнул Конан. — Ваша дочь пропала, господин Ларен, она пропала, и вы не сумели ее отыскать! Вы даже не сумели понять, что она не умерла!
Ларен задрожал и сел, как будто ноги больше не держали его. Старуха смотрела бессмысленным взглядом то на Конана, то на стол, то на траву, где заманчиво краснело пятно разлитого варенья. Потом с хлебцем в руке полезла к лужице, чтобы все-таки угоститься.
— Возьмите мед, — сквозь зубы произнес Аркамон. — Что за ребячество! Где вас воспитывали? Вас учили подбирать с пола?
— Я не люблю мед, — сказала старуха.
Конан испустил громкий боевой клич.
— Конечно, она не любит меда! Рувио! — Он метнулся к молодому человеку и схватил его за плечи. — Рувио! Браслет!
— Какой еще браслет? — пробормотал Рувио, глядя на внезапно обезумевшего киммерийца с откровенным страхом.
— Тот, который подарила вам Майра! Где он?
— У меня на руке, как всегда. Я ведь говорил, что не расстанусь с ним, пока Майра живет в моем сердце.
— Покажите!
Рувио молчал, недоуменно взирая на Конана.
— Снимите его с руки, недоумок! Живо! — ревел Конан. Он бесился, видя, как медлят все эти люди. Они что, не понимают, что теряют драгоценное время? Да, кажется, не понимают.
Конан схватил Рувио за запястье и сам сорвал с его руки браслет. Затем вынул из поясного кошеля свой и швырнул его на стол рядом с браслетом Рувио.
— Видите?
Конан, тяжело переводя дыхание, смотрел то на одного сотрапезника, то на другого.
Старуха опять надула пузырь, который со звоном лопнул. Бородавка на ее губе лоснилась от слюны.
— Два браслета, — сказал Ларен. — Какое отношение они имеют к судьбе Майры?
— Один Майра подарила Рувио в знак любви. Другой — мне, в знак признательности. Они одинаковы.
— У Майры действительно был такой же браслет, как и у меня… Это были как бы звенья одной цепочки. Мы ведь еще не были помолвлены официально, поэтому не обменивались кольцами. Майра и придумала…
— Нечто вроде наручников, — фыркнул Конан. — Изобретательная девушка.
Лопнул очередной пузырь на губах старухи. Она размазала слюну по щеке пальцем, посмотрела на Конана, склонив голову набок, как птица, и произнесла:
— Бульк!
Конан только отмахнулся.
— Молчите уж!
— Бульк! — не унималась старуха. — А осы-то сдохли.
Конан глянул туда, куда она кивала подбородком. Другие тоже невольно перевели взгляд. Липкая лужица варенья, растекшаяся по траве, вся была покрыта дохлыми насекомыми.
— Что это? — пролепетала Ильвара, отступая назад еще на несколько шагов.
Конан мельком посмотрел на нее.
— Ты можешь уйти отсюда, Ильвара, если хочешь… Но если тебе интересно посмотреть, что будет дальше, — лучше останься. Потому что предстоит кое-что любопытное… И тебе не грозит опасность, поверь.
— Я останусь, — важно кивнула Ильвара. Впрочем, ее решение мало кого беспокоило.
— Все осы сдохли, — сказал Конан. — Да? Господин Ларен, вы видите дохлых ос?
Хозяин дома только водил головой из стороны в сторону. "Итак, за столом трое сумасшедших, — подумал Конан. — Хороша семейка!"
— Варенье было отравлено, — сказал Рувио.
— Хоть один человек догадался, — фыркнул Конан. — В варенье был яд. А в меду — нет. Знаете, почему?
— Почему?
— Потому что Майра не ест меда.
— При чем здесь Майра? — удивился Ларен. — Вы ведь не имеете в виду жертвы, которые суеверные люди обычно оставляют для дорогих умерших… Конечно, если бы мы хотели приносить Майре загробные лакомства, мы не стали бы подавать ей мед…
— Загробные? — Конан расхохотался. — Майра жива, говорят вам! Она жива, и я могу ее найти.
— Так сделайте это и не морочьте нам голову! — рявкнул Рувио.
— Вы ее любите? — обернулся к нему Конан.
— Вы знаете, что люблю.
— Вы на все ради нее пойдете.
— Да.
— Поклянитесь!
— Клянусь моей жизнью!
— В таком случае, поцелуйте вот эту старуху.
— Что? — Рувио шарахнулся от Конана, как от опасного безумца.
— Вы поклялись! — напомнил киммериец, щуря глаза. — Вашей жизнью. Ну так целуйте ее, или я зарублю вас прямо в саду. Учтите, я в состоянии сделать из одного целого человека две равных половинки… И это будут совершенно не те якобы разделенные богами «половинки» единого существа, о которых грезят влюбленные. Вы меня поняли?
Рувио медленно приблизился к старухе. Она застыла на месте, как изваяние. Рувио закрыл глаза, чтобы ее не видеть. Конан вытащил из ножен меч и острием подкалывал Рувио под лопаткой.
— Идите, идите, герой. Идите, вас ждет ваша возлюбленная.
Рувио сделал еще шаг, наклонился и осторожно прикоснулся губами к изуродованным губам старухи.
Молодого человека передернуло от отвращения… и в тот же миг он понял, что не в силах пошевелиться. Он прирос к своей омерзительной «подруге». Он не мог ни двинуться с места, ни выпрямиться. Его рот так и остался прижатым ко рту Эригоны.
Конан застыл с мечом. Острие меча по-прежнему подкалывало Рувио в спину. Конан хотел было убрать руку, отодвинуть клинок, но… не сумел.
Наполовину встав, на полусогнутых ногах замер Ларен. Служанка пострадала меньше всех — она прижалась к стволу дерева да так и «приросла» к нему. Ей по крайней мере было удобно стоять.
В неловкой позе окоченела и Нэнд. Она как раз обернулась к пруду, в тысячный раз вступая в мысленный диалог со своей погибшей дочерью.
Один только Аркамон чувствовал себя, по-видимому, превосходно.