На другом берегу, совсем недалеко, призывно зеленел лес, наполненный хлопотливыми птичьими голосами и шорохами издавна пуганной дичи. Прохладные тени высоких деревьев манили к себе, обещая отдых больной душе и работу зорким глазам и сильным рукам. Конан нетерпеливо дернул плечами:
– Как нам перебраться на другой берег?
Слуга засопел и важно выпятил подбородок:
– Есть тут путь, внизу, через брод, да только никто им не ездил, через мост-то ближе,- тут он снова оторопело посмотрел на реку.- Куда ж он подевался-то? Да и вода какая-то мутная…
– Показывай,- коротко приказал Конан. Слуга покорно повернул коня и поехал по обрыву вдоль реки. Временами он что-то бурчал себе под нос, то ли опять вспоминая детство, то ли продолжая удивляться исчезновению моста.
Брод оказался недалеко. Слуга, видно, хорошо знал местность, уверенно спустившись к реке узкой тропинкой, которую Конан никогда бы не заметил, проезжая мимо. Мутные волны плескались о берег, быстрое течение вертело какие-то обломки досок, вырванную с корнем траву, тряпки. Река выглядела неприветливо, киммериец засомневался, смогут ли они перейти на другой берег, но упрямство уже заговорило в нем, не в привычках короля было поворачивать назад. Кони неохотно пошли в воду, на середине реки, когда вода уже дошла им почти до брюха, жеребец Конана внезапно рванулся в сторону и, оступившись, чуть не упал. Довольно сильное течение подтолкнуло его в бок и удержало на ногах, но и хорошенько окатило седока. Киммериец ругнулся сквозь зубы, хотя в жаркий день после бешеной скачки это было даже приятно. Удивляло поведение коней – Конан не помнил, чтобы его вороной так боялся воды. За спиной одновременно захрипел конь и раздалось сдавленное «Ох!» Обернувшись, он не сразу сообразил, что случилось, и собрался, как обычно, прикрикнуть на туповатого малого, жалея, что в спешке взял с собой его. Но, проследив за остекленевшим взглядом слуги, проглотил вдруг появившийся в горле кислый ком. Мимо проплывала бледная распухшая человеческая рука. Жутко покачиваясь и мотаясь, она, как живая, куда-то показывала, маня за собой. Конан понял, что еще немного, и он останется без слуги. Парень бросил поводья и мог вот-вот сползти с коня. Ему бы сейчас помогла хорошая оплеуха, имей киммериец руки раза в два длиннее. Медлить было нельзя. Набрав в легкие побольше воздуха, Конан гаркнул что есть мочи:
– А ну, держи коня, придурок!
От его мощного крика вздрогнули, кажется, не только кони и одуревший от страха слуга: вдалеке послышался тяжелый грохот, река, и без того бурная, заходила мутными волнами. Животные оказались храбрей человека, хрипя и рассекая грудью волны, они почти одновременно вынесли всадников на берег, вслед им, словно зверь, злящийся на упущенную добычу, плеснула огромная волна.
Король уже почти жалел, что отправился на охоту. Глядя на слезшего с коня парня, очумело ворочавшего головой, он сердито спросил:
– Ты что, рук отрубленных никогда не видел? По возрасту-то, небось, не мальчишка, что, войны на тебя не хватило? – И, сообразив, что тот его до сих пор не слышит, спешился, подошел к слуге и, тряхнув его за плечо, повернул к себе. На лице у парня был написан такой детский ужас, что король не стал повторять свой вопрос, а только подтолкнул его к коню, решив в следующий раз не уезжать так спешно, а найти кого-нибудь из верных слуг.
Лес оказался дальше, чем думал Конан. Места казались незнакомыми, что было странно для короля, знавшего свою страну вдоль и поперек. Мелкий кустарник, полный стрекота потревоженных насекомых, отвлек внимание киммерийца, а когда он снова поднял голову, лес, словно подкравшись, неожиданно накрыл их своей прохладной тенью. Но встретил не веселым пением птиц и жужжанием мошкары, а неестественной пугающей тишиной. Зоркий глаз бывалого охотника выхватывал из сочной буйной зелени следы зверей, казалось, только что сорвавшихся с места. Обломанные ветки, вывороченный пласт дерна, тяжелый запах кабана, клок рыжей шерсти – как будто неведомый вихрь, пронесшийся по лесу, унес все живое. Впрочем, больше это походило на бегство, в укромном гнезде остался крошечный птенец, беззвучно открывавший рот, словно от страха затянув глаза лиловатой пленкой.
Все это было очень странно, голова была пустая, не хотелось думать ни о чем. Конан обратил внимание, что слуга, вытянувшись, как в столбняке, сидит на своем коне, не обращая внимания ни на хлещущие по лицу ветки, ни на неровный шаг коня по тропе.
– Эй! – При этом крике короля парень вздрогнул, но, видимо, пришел в себя, ухватившись за поводья и испуганно обернувшись.- Тебя как зовут-то?
– Зубник, господин,- громко и охотно ответил тот, словно радуясь звукам своего голоса. У него было широкое глуповатое лицо с большим подвижным ртом и торчащие вразные стороны непонятного цвета волосы.
– Что за дурацкое имя! – Конан раздраженно ударил коня по бокам.
– А у нас вся семья – Зубники,- начал слуга, поудобней устраиваясь в седле, и Конан понял, что оторопь с парня уже сошла и сейчас начнется возбужденная болтовня. Он не ошибся, но прерывать не стал, деревенский говорок нарушал неприятную тишину леса, ехать было веселей.- А деревня наша называется Лекаря, на Чудном Холме стоит. Старики его Эолуйоном зовут, а простому люду разве такое выговорить? Там давным-давно женщина одна жила, еще до королевства нашего, то есть, королей вообще, как есть, не было.- Зубник опасливо покосился на Конана.- Она чудеса всякие делала, со зверями дружбу водила, с нечистью всякой – и водяной, и подземной, ох,- теперь он, оглянувшись по сторонам, выпустил поводья и, крепко зажмурившись, растопырил пальцы левой руки, а правой сильно дернул себя вначале за одно, потом за другое ухо. Киммериец, с усмешкой наблюдал, как суеверный простолюдин отгоняет от себя злых духов. На своем веку он повидал уже столько чудес и сталкивался с такими нечеловеческими силами, что подобные ухищрения выглядели просто смешными.
– Да, трусоват ты, парень, ладно тебе, продолжай, кому ты нужен в этом заброшенном лесу?
– Ох, господин, не говорите, нужен – не нужен, а поопаситься надо. Да и лес-то, ваша правда, заброшенный, нехороший.
– Хватит трястись, рассказывай,- Конан чуть повысил голос.
– Я и говорю – волшебница жила. Людей не любила – жуть. Если кто придет к ней за советом, или с просьбой, а то и нечаянно забредет – все, считай, нет человека!
– Куда ж она их девала? Ела, что ли?
– Не-е, есть не ела, а так – взглядом поведет, тот и вовсе без ума, в лес ушел и сгинул,- легко объяснил Зубник.- Вот она и решила, чтоб не досаждали ей, собрать все хвори людские, да и наслать на мир. Слуг своих темных разослала, чтоб никакая гадость от нее не ускользнула. И все в шкатулку складывала. Да только куда уж бабе против мира идти, хоть и волшебнице! Нашелся чародей, вовремя подоспел, да и все ее козни против нее и повернул: только она свою шкатулку открыла, мордой ее туда и сунул! Тут-то она от злости поганой слизью по холму и растеклась! – Парень довольно ухмыльнулся, и Конан решил, что в родных Лекарях женщины не особо баловали его вниманием, а, скорей всего, и обижали.- А потом уж, много лет прошло, позабыли ее, тут и люди поселились, да только замечать стали – кто на холме живет, тот не простую силу имеет – и боль заговаривает, и кости правит, и корешки-травки разбирает. Так наша деревня и пошла. Да только каждая семья по-своему умеет, и свое лечит. Раньше это просто прозвища были, а потом уж и имена забылись, зато и понятно: зубы схватило – иди к Зубникам, живот крутит – Брюхачи через дом от нас живут…