Спасти комнатушку от потока и разграбления можно было лишь одним способом: назначить ответственного, крайне желательно – человека в авторитете. Раньше за помещением следил сержант Верчич. Он даже печатал там снимки изредка. Фотографирование в ББМ не поощрялось категорически – наша техника считалась адски секретной.
Верчич относился к своему богатству равнодушно. Ну, хранил личные вещи. Ну, когда бригада убегала на зарядку, уходил в комнатушку спать на колонках. Больше ни на что этот пенал не годился. Там впритирку помещались трое, и то чокаться было неудобно.
Уходя на дембель, Верчич принес ключ от «музыкалки» майору Афанасьеву.
– И что мне с ним делать? – спросил Афанасьев.
– Да вон хотя бы Москве отдайте, – кивнул в мою сторону Верчич. – У него же мафия.
– Ага, и вся его мафия будет сидеть у меня за стенкой?!
– Зато другие не влезут. А если и влезут – эти найдут, кто.
Афанасьев только фыркнул.
Через пару ночей «музыкалку» взломали и перевернули там все вверх дном.
Это вычислитель Саня Вдовин, попив одеколону, вспомнил, что он великий музыкант, и решил поиграть на усилителе с колонками.
Или на гитаре с увеличителем, черт его знает, все равно ничего не работало.
Честное слово, я Вдовина не провоцировал.
Решили отдать «музыкалку» под комитет комсомола. Вручили ключ бригадному комсоргу капитану Сергиенко, которому только этого и не хватало для полного счастья.
– Почему я?! – возмущался Сергиенко. – На хрена мне эта душегубка? Ее ночью разграбят, а я – отвечай?! Давайте… Давайте вон вашего москвича в комитет комсомола выберем, и пускай он отвечает.
– Ой, бля… – только и сказал Минотавр.
Он своего москвича уже неплохо изучил.
Следующей ночью «музыкалку» опять грубо вскрыли. Поскольку комната была на нашей территории, это очень не понравилось старшине дивизиона сержанту Тхя, и он на всякий случай настучал по шапке вычислителю Сане Вдовину.
А я оказался в комитете комсомола – и с ключом.
– Отвечаешь за помещение, – сказал Минотавр. – Можешь пускать туда свою мафию, но чтобы больше – никого.
– Даже замполита не пущу, – пообещал я.
«Музыкалка» тут же превратилась в образцовый комитет комсомола. В простенке между двух стеллажей я повесил портреты трех членов Политбюро ЦК КПСС – товарищей Рашидова, Кунаева и Алиева.
Художник Михайлов нашел на помойке виниловую пластинку «Целина» – автор Л.И.Брежнев, исполняет Е.Копелян.
– Сделаю золотой диск!
Он выкрасил пластинку бронзянкой и привинтил изнутри на дверь.
А на самом видном месте лежал Саймак.
Минотавр заглянул в комнатушку – и потерял дар речи.
Только сейчас могу оценить, соклько у мужика было такта – другой бы просто разнес помещение в клочья. А этот лишь попытался отодрать Золотой Диск от двери, и то передумал, когда я жалобно взвыл.
– Замполит тебя убьет, – сказал Минотавр.
– А мы его в ответ по политической линии пропесочим!
Минотавр натянул фуражку по самые зубы и поспешно ретировался.
Он еще не знал, какая у меня комсомольская закалка. Вашего покорного слугу выгнали с шумом и треском из школьного комитета, с должности зама по идеологии – за полный развал идеологической работы. В Универе наше комсомольское бюро провело ровно два собрания: на первом упразднило «личные комплексные планы», а на втором едва не самораспустилось, да побоялось репрессий и решило просто втихаря забить болт.
Комсорг Сергиенко заглянул в «музыкалку» ровно один раз.
Оглядел портреты Рашидова, Алиева и Кунаева и сказал:
– Ну и рожи! А это чей золотой диск? Ух ты! Лёлик Брежнев! Прикольно. Ну ладно, я пошел.
Я не слишком обрадовался «музыкалке» поначалу. Мне тогда было вполне комфортно в казарме, среди людей. Только к исходу третьего «периода» службы я начал прятаться в свою конуру все чаще и чаще. Когда подкатывало желание придушить кого-нибудь.
Помимо Саймака, который все еще не был ни разу открыт моей рукой, в «музыкалке» постепенно скопилось много книг и периодики. Ко мне за ними бегали те, кто любил читать. А потом и те, кто раньше не любил. Я горжусь тем, что приучил к чтению несколько человек. Да, не сто, и не двадцать, всего несколько. Зато каких. Когда дежурный по бригаде обнаружил среди ночи в «ленинской комнате» отпетого самовольщика негодяя Максакова, уткнувшегося носом в авантюрный роман, то первым делом рванул ко мне. Спросить, чего негодяй Максаков замышляет, и не сошел ли солдат, паче чаяния, с ума.
И Лениным подтираться стало у нас не модно. Не потому что он Ленин, а потому что он – книга.
А я читал переводную фантастику в журнале «Техника-Молодежи», рассказы Пьецуха в «Огоньке», Стругацких в «Неве»…
Идиллия была нарушена грубым вмешательством замполита. Не помню, отчего ему в тот раз вожжа попала под хвост – мы регулярно ссорились, – но перед «весенней проверкой» он потребовал, чтобы я привел комитет комсомола в надлежащий вид. Я пообещал. Ничего не сделал, разумеется. А назавтра, когда наш дивизион стоял в наряде, и я пропадал в парке техники, замполит приказал дневальным взломать «музыкалку». И все, что показалось ему неуставным, оттуда вышвырнул. Потребовал отнести на помойку и там сжечь. Под его личным надзором.
Я вернулся в казарму через сутки – к зверски разоренному гнезду. Голые стены, три облезлых электрогитары, останки усилителя, перекошенный фотоувеличитель и две колонки. Даже Золотой Диск погиб.
Подошли только что сменившиеся дневальные, вычислитель Саня Вдовин и негодяй Максаков.
В руках у Вдовина был Саймак.
– Из огня вынул, – сказал он, протягивая мне книгу.
– Прости, Олежка, – сказал Максаков. – Замполит просто озверел, мы ничего не могли сделать. Мы только знали, что тебе эта книга дорога, и постарались хотя бы ее спасти.
– Спасибо, ребята… – пробормотал я растроганно, принимая Саймака.
Он ничуть не пострадал.
«Музыкалку» мы восстановили. За протретами Алиева, Рашидова и Кунаева пришлось побегать, но мы это сделали. Жаль, второго диска, достойного стать золотым, не нашлось.
«The City» занял прежнее место. Я больше не боялся за эту книгу после ее чудесного спасения из огня. Был уверен, что она вернется к хозяину.
Я уволился в «афганке», купленной за четвертной на вещевом складе, и кожаных сапогах, реквизированных у сержанта Рабиновича. На плече у меня висела небольшая спортивная сумка. В ней лежали мои личные вещи.
Отвертка от миномета – размером с предплечье взрослого мужчины, еле в сумку запихал.
Кусок пулеметной ленты от ПКТ, без патронов, конечно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});