Геннадий Ищенко - Счастливчик Ген (СИ). Страница 179

Я не стал держать свои знания в секрете, хотя и всеобщим достоянием тоже не сделал. Сосредоточием знаний стал орден. При нем были открыты школы, в которых набирали способных к обучению ребят. Девочки в них тоже были, но только в виде исключения, поскольку общество к такому было еще неготово. Обучение велось на языке ордена, и постепенно русский язык в этом мире стал считаться языком учености, выполняя здесь ту же функцию, которую в средневековой Европе играла латынь. Я сам не занимался улучшением производства стали, выделки кож, тканями и сельским хозяйством. Всем этим и многим другим занялись воспитанники ордена, которые впитали в себя знания советской средней школы. Медленно, часто на ощупь, они улучшали в королевстве различные производства, принося в казну короля и ордена так необходимые для развития средства.

За все время моего правления ни одно из моих начинаний не окончилось крахом, за что я получил в народе прозвище счастливчика. Алина родила мне троих детей, Лана — еще двоих. Мы никому не доверили воспитания своих детей, занимались этим сами. Я никак не мог понять своих соседей–королей. Для чего плодить и выращивать детей, которые после твоей смерти вцепятся друг другу в горло в борьбе за трон? Мне есть чем гордиться: мы воспитали в детях искреннюю любовь друг к другу, преданность и верность старшему брату, которому они стали надежными помощниками и верными друзьями. Три сына и две дочери, пятнадцать внуков и одиннадцать правнуков. Многие из них жили под одной крышей со мной, и я постоянно был окружен вниманием и заботой. Уже тридцать два года, как я передал корону старшему сыну, устав от власти и почувствовав, что силы уже не те, чтобы нормально управлять королевством. А теперь этих сил не осталось вовсе. Я чувствовал, что конец уже близок и ждал появления своего пришельца, как вестника смерти, с печалью и надеждой. Когда‑то во времена моей беззаботной юности мне было непонятно, как можно устать от жизни. Теперь я испытал это на себе. Прожитые годы и горечь потерь давили невыносимым грузом, тело предавало разум, теряя последние силы. Я ждал и дождался.

— Привет, — раздался уже позабытый голос давно умершего киноактера. — Тебе осталось по вашему времени два часа. Надеюсь, твоей жизни оказалось достаточно, чтобы решить, чего же тебе от меня потребовать?

— Да, теперь я знаю, — сказал я. — Лично мне уже ничего не нужно, я прожил завидную жизнь во многом благодаря тебе, спасибо. Единственную вину я чувствую по отношению к своим родителям, которые дали мне жизнь и вкладывали в меня душу, а я их оставил, чтобы жить своей жизнью, понадеявшись на твои слова, что они это легко перенесут. Сестра через несколько лет выйдет замуж и наверняка куда‑нибудь уедет, а они останутся совершенно одни без помощи и поддержки, особенно в старости. Понадобилось прожить длинную жизнь и самому стать отцом, чтобы это понять. Ты можешь создать мою полную копию, чтобы подменить меня в ночь исчезновения?

— Атомарную копию создать можно, но не с моими возможностями. Можно сделать проще, поменяв вероятностную линию будущей реальности. Правда, если узнают, что я полез в вероятности, запросто могут отобрать машину пространства и выдать что‑нибудь классом попроще.

— А если это перевести на нормальный русский язык? Так, чтобы даже король понял?

— Для понимания это очень сложно, но внешне будет выглядеть так, будто ты раздвоился. Одна копия отправится сюда, вторая останется в кровати.

— Именно это мне и нужно. И еще, если можешь, сделай так, чтобы тот я когда‑нибудь, когда будет способен, смог принять память моей жизни. Я так устал от нее, что почти рад смерти, но где‑то, в глубине души еще теплится искра жизни, и рождается протест… Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, частица меня останется в нем.

— А ничего, что на Земле он к этому времени уже умрет? Или, приняв в себя твою память, ощутит собственную ущербность?

— У меня не осталось сил с тобой спорить. Можешь выполнить?

— Куда я денусь, если обещал. Это вы люди известные лгуны. Мы обещаем редко, но, пообещав, всегда выполняем.

— Деда! — в комнату вбежала маленькая девочка лет восьми. — Ты что, сам с собой разговариваешь? Ой, деда!

Она остановилась перед креслом, в котором сидел ее прадед, бессильно свесивший костлявые руки и неподвижными глазами вглядывающийся в мозаичную картину. С картины на него, обнявшись, с улыбкой смотрели две девушки, бывшие для него некогда и целью, и смыслом жизни.

Ночь с 10 на 11 сентября 1964 года.

Если бы кто‑нибудь мог находиться этой ночью в моей спальне, он наверняка просто не поверил бы своим глазам. В районе двух часов ночи я заворочался и открыл глаза.

— Приснится же такое! — пробормотал один я, вскакивая с кровати и бросаясь к одежде.

— Приснится же такое! — пробормотал второй я, переворачиваясь на другой бок и закрывая глаза.

Прошло полвека. Пожилой мужчина шел с работы домой по почти пустым улицам провинциального города, подняв воротник, чтобы ветер не так задувал под куртку ту смесь снега и дождя, которая валилась с неба второй день подряд. Сегодня было много работы, он устал и спешил быстрее оказаться в тепле своей квартире.

— Извините, вы не скажете, который час? — спросил его чем‑то знакомый голос.

Он машинально выудил из кармана мобильный телефон, посмотрел на дисплей и ответил. Только после этого он бросил мимолетный взгляд на обгонявшего его мужчину и поразился, как тот похож на молодого Тихонова. И голос точь–в–точь его. В следующий момент его качнуло и бросило на ограду городского парка. Сердце колотилось как сумасшедшее, а в памяти всплывали разрозненные картины, складываясь в одно целое — прожитую не им жизнь. А обогнавший его мужчина постоял немного, глядя на человека, который, обхватив голову руками, проживал за минуты десятки лет жизни, так непохожей на его собственную, вздохнул и исчез.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});