Отсмеявшись, он даже слегка посочувствовал несчастным живым ископаемым, не ориентирующимся в реалиях двадцать пятого века. Может, сказать им, подумал командор, а потом махнул рукой: кому они нужны, кандидаты в покойники? Он вернулся к документам, и тут зазвонил телефон прямой связи с начальником управления.
– Над чем это вы так смеетесь, командор Ли? – спросил начальник. – Расскажите мне, я тоже хочу посмеяться.
Ли Си Цын поморщился: ему напомнили о сплошном прослушивании кабинетов. Несколько утешало лишь то, что начальника управления тоже наверняка слушали – еще более высокие начальники.
– Да вот, разобрался, зачем им свекла, – ответил командор и несколькими фразами обрисовал ситуацию.
Смеха в трубке он не услышал. Начальник помолчал несколько секунд, а потом выдал такое, что мог сказать только он один, с его уникальным чувством юмора:
– Знаете, командор, не будем спешить с судебным процессом. Пусть гонят свой спирт, а мы посмотрим, что они станут с ним делать дальше.
Конец третьей части
____________________Эпилог.
Самогонщики (Все еще 2413 год)И я не горю желаньем лезть в чужой монастырь,Я видел эту жизнь без прикрас.Не стоит прогибаться под изменчивый мир.Пусть лучше он прогнется под нас.Однажды он прогнется под нас.
А. Макаревич
Несмотря на глобальное потепление, во второй половине ноября по утрам хорошо подмораживало, да и днем температура не поднималась выше нуля.
Завадский сидел в штурманском кресле перед пультом управления машины времени и отчаянно зевал. После каждого зевка профессора начинала колотить крупная дрожь – частью от холода, частью от недосыпа. За последние трое суток они спали от силы часа четыре, а остальное время остервенело работали: гнали спирт, делали из него эфир (тут-то и пригодились умопомрачительные количества серной кислоты, еще и мало оказалось), смешивали их, а по ночам заливали в баки. В последнюю ночь они не спали вообще. Спилили старую березу, мешавшую взлету. Перетащили самолет трактором на бывшее свекольное поле, превращенное во взлетно-посадочную полосу. Юрий Михайлович, вечная ему память, проектировал ракетоносец так, чтобы он мог подниматься и с грунтовых полос тоже, а земля, укатанная катком, слегка политая осенним дождем и прихваченная морозом, подходила для этой цели не хуже бетона.
С трактора перетащили в самолет аккумулятор: его емкость была побольше, чем у снятого с бензовоза. Тот, впрочем, тоже оставили – на всякий случай. Напоследок профессор успел сделать из березовых чурок полсотни литров метилового спирта, который слили в самодельный бак на три куба, установленный в бомбовом отсеке. Туда же еще раньше перекачали остатки украденного АИ-98. В этом баке помещалась специальная топливная смесь для запуска и прогрева моторов, а дальше они должны были работать на смеси спирта и эфира.
Когда-то надо было и продуктов на дорогу заготовить…
И уже совсем напоследок перетащили из трактора в самолет весь инструмент, какой там был, не разбирая.
Солнце еще не поднялось, но до рассвета оставалось уже немного. Позади самолета Завадскому с его места была видна, насколько это позволяло остекление штурманской кабины, куча хлама: остатки смесительного узла, переделанного в гигантский самогонный аппарат, обрезки труб, куча ящиков; сбоку приткнулся трактор "ЧТЗ", в кабине – два универсальных сельскохозяйственных робота. Винты крутились на малых оборотах, и ящики слегка качались – или это только казалось профессору с недосыпа.
Марков сидел на командирском месте и проверял моторы, слегка добавляя газ то одному, то другому. Моторы послушно прибавляли обороты, зажигание было выставлено безупречно. От работы моторов самолет слегка дрожал, и в его баках колыхались почти шестьдесят тонн топливной смеси. Рассчитывая, сколько спирта можно получить из собранной свеклы, командор учел только содержащийся в ней сахар, клетчатку он совершенно упустил из вида. А зря.
ОВ кабине стоял густой дух колхозного медпункта: запахи эфира, медицинского спирта, и еще спирта, уже не медицинского, и сала с чесноком, которыми колхозники благодарят своего "дохтура", на самом деле чаще всего лишь фельдшера.
Завадский представил, как вся лежащая позади самолета куча повалится, когда моторы заработают в полную силу и в нее ударит воздушный поток, потом подумал: "А, неважно!" – и в памяти тут же завертелись слова песни, услышанной четыреста лет назад: "Мне уже не важно… Все не так уж важно… Вот привязалась, зараза!"
Чтобы хоть как-то отвязать заразу, он спросил Маркова:
– Володя, а умение гнать самогон – это тоже от вашей цыганской бабушки?
– Нет, это от русского дедушки. Первый самогонщик на селе был, как приезжало начальство из района или из области, всегда нашей самогонкой угощали. На сколько уходить будем?
– Часов восемнадцать-двадцать продержимся в воздухе?
– С таким запасом – не меньше суток!
– Вот и хорошо. Я поднял опережение до семисот тысяч. Махнем сразу на две тысячи лет. Все-таки должно же здесь что-то когда-то измениться!
– А мы не зароемся в землю и не улетим куда-нибудь в Африку?
– Ну что вы, Володя! Я же отрегулировал электроды. Нас снесет максимум метров на триста по вертикали и на несколько километров по горизонтали. Если только какая-нибудь молния опять не вмешается, – но я пока не вижу причин для подобных опасений.
– Алексей Иванович, послушайте еще раз эфир, – напомнил Марков. Завадский принялся крутить ручку настройки радиостанции. Через пару минут он сказал:
– Пусто, Володя. Молчание.
– И на панорамном ничего… Не нравится мне это. Подозрительно. Не могли же они до такой степени потерять бдительность!
– Какая, к черту, бдительность? Они пятьсот лет ловят шпионов, которых сами придумывают. Ясно, что с таким опытом перед настоящими злоумышленниками они спасуют. – Профессор помолчал и добавил: – Даже перед такими, как мы с вами… Володя, моторы прогреты, чего тянуть – летим?
– Летим, Алексей Иванович.
Марков посмотрел вперед, на лежащую перед ним четырехкилометровую полосу мерзлого грунта.
– Ну, родная, не подведи, – сказал он вполголоса и начал плавно добавлять газ всем шести моторам сразу.
Конец
(С) С. Кусков. 2004 г.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});