— Я? — еще больше удивилась Иза. — Я звонила вам по телефону? Прошу прощения, я с самого начала предполагала, что это какая-то ошибка. А теперь я уверена, что так и есть. Я никогда не звонила в милицию. Никогда. Вы меня с кем-то перепутали.
— Пани Иза, — внушительно сказал Нейман. — Очень прошу вас не усложнять мне задачу. Я занимаюсь делом об убийстве, совершенном на огородных участках имени Розы Люксембург, ныне — генерала Андерса. Вы, вероятно, слышали: трое несовершеннолетних, зарезанных при помощи серпа, косы, багра или же подобного орудия. Вы слышали? Это недалеко отсюда, в предместье.
— Слышала. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Вы не знаете? Вы занимаетесь одной из жертв этого происшествия. Косвенной жертвой, так мы это называем. Эльжбета Грубер, девяти лет. Эта девочка, которая видела весь ход происшествия, весь процесс преступления. Она лежит в этой больнице. Я слышал, что вы ею занимаетесь.
— А, та девочка в коме… Нет, панове, это не моя пациентка. Доктор Абрамик…
— Доктор Абрамик, с которым я уже беседовал, утверждает, что вы очень интересуетесь этим случаем. Эта Грубер — она ваша родственница?
— Еще раз повторяю… Никакая она мне не родственница, я не знаю ее. Не знала даже ее фамилии…
— Пани Иза. Хватит. Толек, позволь.
Брюнетик потянулся к дипломату и вытащил маленький плоский магнитофон «Нэшнл панасоник».
— У нас, — сказал Нейман, — записываются разговоры. Ваш разговор со мной оказался записан. К сожалению, не с начала…
Против воли комиссар покраснел. Начало разговора не записалось по самым прозаическим причинам — в магнитофоне в тот момент стояла кассета с «But Seriously» Фила Колинза, переписанная с компакт-диска. Брюнетик нажал на клавишу.
— …перебивай, Нейман, — проговорил голос Изы. — Какое тебе дело до того, кто говорит? Важнее, что говорит. А говорит вот что: нельзя тебе делать то, что задумал. Понимаешь? Нельзя. Чего ты хочешь добиться? Хочешь узнать, кто убил мальчишек на огородных участках? Могу тебе сказать, если хочешь.
— Да, — сказал голос комиссара. — Хочу. Прошу вас сказать мне, кто это сделал.
— Это сделал тот, кто прошел сквозь Завесу. Когда пронесся Вееал, Завеса лопнула, и он прошел. Когда Завеса лопается, те, что находятся поблизости, гибнут.
— Не понимаю.
— И не должен, — резко сказал голос Изы. — Вовсе и не должен понимать. Тебе следует просто принять к сведению, что я знаю, что ты намерен учинить. И еще я знаю, что этого делать нельзя. И просто делюсь с тобой этим знанием. Если ты меня не послушаешь, последствия будут ужасными.
— Минуточку, — отозвался голос Неймана. — Вы собирались мне сказать, кто…
— Уже сказала, — перебил голос Изы.
— Повторите, пожалуйста.
— А зачем тебе это? Думаешь, ты можешь что-то сделать тому, из-за Завесы? Глубоко заблуждаешься. Он вне твоей досягаемости. Но ты… Ты — в его досягаемости. Берегись.
— Вы мне угрожаете. — Это было утверждение, не вопрос.
— Да, — сказал бесстрастный голос Изы. — Угрожаю. Но это не я тебе угрожаю. Не я. Я не сумею объяснить тебе многих вещей, многих фактов, не смогу найти правильные слова. Но одно я могу… могу тебя остеречь. Не слишком ли много было уже жертв? Эти мальчишки, Эльжбета Грубер. Не делай того, что планируешь, Нейман. Не делай.
— Послушайте, пожалуйста…
— Довольно. Запомни. Нельзя тебе.
Хлопнула трубка.
— Вы мне, возможно, не поверите… — начала Иза.
— Разве мы уже не на ты? — перебил Нейман. — Жаль. Это было мило и непосредственно. Чему не поверю? Что это были не вы? Действительно, трудно было бы поверить. А теперь, пожалуйста, я слушаю. Что я планирую? Почему мне нельзя это делать?
— Не знаю. Это не я… Это был не мой голос.
— Кем вам приходится маленькая Грубер?
— Не знаю… Никем… Я…
— Кто убил детишек на огородах? — Нейман говорил тихо, не повышая голоса, но желваки на его скулах подергивались выразительно и ритмично. — Кто это был? Почему он вне моей досягаемости? Потому что он ненормальный, правда? Если я его схвачу, он отправится не в каталажку, а в больницу, такую, как эта? А может, как раз в эту? А может, он уже тут был? Что? Пани доктор?
— Не знаю! — Иза вскинула руки в невольном жесте. — Не знаю, говорю вам! Это не я звонила! Не я!
Нейман и стажер Здыб молчали.
— Я знаю, о чем вы думаете, — спокойно сказала Иза.
— Сомневаюсь.
— Вы думаете… Что, как в том анекдоте… что мы тем отличаемся от пациентов, что уходим на ночь домой…
— Браво, — сказал Нейман без улыбки. — А теперь я слушаю.
— Я… ничего не знаю. Я не звонила…
— Пани доктор, — проговорил Нейман спокойно и ласково, словно обращаясь к ребенку. — Я знаю, что магнитофонная запись — слабое доказательство. Что вы можете все отрицать. Вы можете, как это сейчас принято, обвинить нас даже в манипуляции и фабрикации доказательств, в чем вам угодно. Но если вы и правда уходите на ночь домой заслуженно, а не только благодаря чьей-то ошибке в диагнозе, то вы представляете, какие будут последствия, когда дело раскроется. А дело раскроется прекрасно. Должно раскрыться, потому что так сложилось, что у убитых мальчишек высокопоставленные родители, и никакая сила не остановит следствие, только наоборот. Вы знаете, что тогда случится.
— Не понимаю, о чем вы.
— Это я вам расскажу. Вы думаете, что если маньяк с огородов приходится вам родственником или кем-то близким, то вы не будете нести уголовную ответственность за его сокрытие. Возможно. Но, кроме уголовной ответственности, есть еще другая ответственность. Если окажется, что вы прикрывали маньяка-убийцу, то ни в этой больнице, ни в какой другой больнице этого направления во всем мире вам уже не работать. Спасти вас может только здравый смысл. Жду, когда пани его проявит.
— Пан… Повторяю, что я не знаю, в чем тут дело, — опустила голову Иза. — Это был не мой голос, слышите? Похожий, но не мой. Это был не мой стиль речи. Я так не говорю. Можете спросить кого вам угодно.
— Спрашивал, — сказал Нейман. — Множество людей вас узнали. Кроме того, я знаю, с какого аппарата звонили. Подумайте серьезно, пани Иза. Пожалуйста, перестаньте руководствоваться эмоциями. Мы имеем дело с убийством, со зверским убийством, убийством людей. Людей, понимаете? Вы понимаете, что этого нельзя оправдать ничем, и уж тем более заботой о благе животных. Это преступление — типичное проявление реакции параноика, маньяка. Отомстил за кота, убил детишек, которые его мучили. А завтра он прикончит кого-нибудь, кто бьет собаку. Послезавтра порешит вас, когда вы раздавите жужелицу на тротуаре.
— О чем вы говорите?
— Я утверждаю, что вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Потому что вам известно, кто это сделал и почему он это сделал. Потому что вы его лечили или же будете лечить и знаете, в чем состоит, я извиняюсь, задвиг вашего пациента. Это кто-то, прошу прощения, задвинутый на пункте хорошего отношения к животным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});