Короче говоря, активы заговорщиков были невелики. В пассиве, кроме всего прочего, находились ещё и лизоблюды, которым сегодня предстояло узнать о вероломстве Темняка. Их карательная вылазка обещала загубить все дело.
Что касается шансов на успех, то исчислить таковые было просто невозможно (слишком много неучтённых факторов оставалось за скобками), хотя Темняк говорил о девяти из десяти. Для себя он загадал другую цифру, более реальную — пять на пять.
Мятеж должен был начаться во время визита Стервозы на крышу, однако, игнорируя замыслы заговорщиков, она продолжала спать. Наверное, сказывались треволнения вчерашнего дня. А возможно, она вообще утратила интерес к саду любви. Как известно, неудачный половой опыт часто ведет к фригидности и импотенции.
— Как же её завести? — ломал голову Темняк. — Как разжечь былую страсть? Думай, Зурка, думай, вы ведь обе женщины.
— Ничего не приходит в голову, — девушка явно находилась в растерянности. — Хотя прежде я замечала, что она проявляет нездоровый интерес к совокуплению людей.
— Ну и что? В детстве я тоже не прочь был понаблюдать за совокуплениями животных, — ответил Темняк. — Однако это отнюдь не побуждало меня к немедленным половым подвигам… Впрочем, если никаких других предложений нет, придётся испробовать это средство. Ты, надеюсь, не возражаешь?
— Нет. Но учти, я соглашаюсь исключительно ради всеобщего блага, — официальным тоном заявила Зурка.
— Самоотверженности острожан можно только позавидовать, — сказал Темняк. — Вчера страж, охраняющий сад, обещал не пожалеть ради общего блага собственной жизни. Ты готова пожертвовать чем-то не менее дорогим. У такого народа, безусловно, должно быть великое будущее.
— Не пора ли от слов перейти к делу? — напомнила Зурка, к этому самому делу уже готовая (девке долго ли собраться — только исподнее скинуть!).
— А где бы нам лучше всего расположиться? — В то время, как Зурка уже сбросила с себя всё, включая оковы условностей, Темняк продолжал пребывать в плену неуместных умствований. — Может, прямо на ней?
— Наоборот, — нетерпеливо возразила девушка. — Мы должны находиться на некотором удалении, дабы она могла полагать, что остаётся незамеченной.
— К чему такие сложности! Она ведь умеет читать человеческие мысли.
— Когда я занимаюсь любовью, у меня нет мыслей! — рассвирепела Зурка. — Да и в Стервозе я собираюсь разжигать похоть, а не раздумья!
Вопреки сомнениям Темняка, замысел Зурки удался, хотя и не с первого и даже не со второго раза. Пришлось попотеть. Так уж устроена наша жизнь: если хочешь чего-то добиться, надо пахать и пахать.
Однако устранение одних проблем привело к возникновению новых.
Стервоза, объятая любовным пылом, выказывала вполне очевидные намерения отправиться в поход на крышу, зато Темняк, поистратившийся физически и морально, внезапно утратил интерес к этому мероприятию.
— Мне, честно сказать, уже не до бранных подвигов, — признался он. — Сейчас бы горшочек киселя да в кроватку…
До тех пор, пока все присущие Темняку волевые и телесные качества не восстановятся в полном объеме, командование взяла на себя Зурка. Истинного главаря она тащила за собой чуть ли не силком. По пятам за этой парочкой следовали заговорщики, просто рвавшиеся в схватку (а куда им ещё было девать свою нерастраченную биологическую энергию?).
Первая задержка возникла возле лифта-гейзера, способного поднять за один раз только двоих пассажиров. Вследствие этого отряд растянулся на многие сотни метров. Когда первые заговорщики, возглавляемые Стервозой, уже ворвались в зал, являвшийся как бы преддверием сада любви, последние ещё дожидались своей очереди на нижнем уровне.
— Куда вас столько? — возмутились обычно молчаливые стражи, вследствие присутствия Стервозы и не помышлявшие о грозящей опасности. — Все вон, кроме одного!
Темняк на всякий случай подал условный знак, но никто на это не отреагировал. Наоборот, один из стражников замахнулся на него кулаком, который, благодаря выдвигавшимся стилетам, являлся оружием прямо-таки смертоносным.
Однако стилеты так и не покинули свои гнезда, а сама рука — вернее, её металлическая оболочка — заскрежетав, замерла в весьма неестественном положении. Беспределыцик, имя которого осталось неизвестным, оказался человеком слова (впрочем, этого качества фанатикам было не занимать). Таким образом, стражи стали пленниками своего собственного боевого облачения, куда более тесного и неудобного, чем гробы.
Этих бедняг даже не стали связывать, а просто отшвырнули в сторону — ну что, спрашивается, взять с обреченных на гибель калек?
В следующее мгновение заговорщики уже высыпали на крышу, где, заранее предупрежденные Темняком, не стали тратить драгоценное время на созерцание красот природы, прежде неведомой им.
В отсутствии эффективного оружия (при всех своих достоинствах “кочерга” была скорее средством устрашения) приходилось полагаться в основном на внезапность и нахрап, тем более что находившиеся здесь Хозяева никаких неприятных сюрпризов, кроме разве что безответной любви, не ожидали.
Темняк, никак не связанный с преступным миром, тем не менее хорошо усвоил одно бандитское правило: жертву лучше всего брать тёпленькой — в увеселительном заведении, в сортире, в постели (желательно чужой).
Однако неведомо кем включённая система тревожного оповещения сработала, и мостик — единственный в своем роде — исчез ещё прежде, чем на него ступила нога первого заговорщика.
Такого не ожидала даже Стервоза, о чём немедленно сообщила Зурка. Мало того, что во рву шастали злобные и неизбалованные обильным питанием твари, сама его глубина делала все попытки форсирования заведомо бессмысленными. Без специальных штурмовых лестниц тут делать было нечего.
Впрочем, кое-какие идеи на сей счет у Темняка имелись. Стоя у самого края рва, под которым уже начали собираться ящеры, воспринимавшие любую суету как обещание скорой поживы, он принялся громко кричать:
— Годзя! Годзя! Сюда, мой малыш!
Обделенный голосом, но отнюдь не слухом, тысячепудовый малыш не замедлил явиться на зов того, кого он полагал родной матерью, и мигом разогнал своих алчных сородичей. По всему выходило, что он пользуется здесь беспрекословным авторитетом.
Темняк ловко спрыгнул на спину Годзи, а за ним, распластавшись в прыжке, словно блин, смело последовала Стервоза. Остальное, как говорится, было делом техники, вернее, психотехники — но, естественно, не человеческой, а хозяйской.
Припав к загривку Годзи, Стервоза управляла им столь же уверенно, как опытный капитан — своим судном. Развернув зверя так, что голова его касалась одной стенки рва, а хвост другой, она как бы возвела живой мост, по которому заговорщики один за другим перебрались на противоположный берег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});