- Стойте! - кричал он на бегу. - Вы понимаете, что делаете? Это же конец, сопляки!
- Ага, - сказал я. - Нешто мы не понимаем? Гена, помоги человеку.
Белоконь скрутил ему руки, а я зажег спичку, бросил ее и отпрыгнул назад. Лицо опалило жаром. Взметнулось гудящее пламя, они здорово горели, эти инопланетные гарнитуры, прямо-таки потрясающе горели, плавился лак, трепыхались и скручивались, как сухие листья, радужные бумажки, кружились искры...
А Горчаков плакал.
- Вы подлец, - сказал он. - Вы понимаете, какой вы подлец? Теперь на вашей совести будет каждый ребенок, что умрет от голода, каждый безработный, что попадет в тюрьму за украденную булку. Каждая эпидемия. Каждая засуха. Все... И ведь вы будете спать спокойно...
- А вы? - резко спросил я.
Он хотел сказать еще что-то, но из-за слез не мог выговорить ни слова. Безнадежно махнул рукой, отвернулся и побрел к машине, постаревший, сгорбленный, а я смотрел ему вслед и думал - что-то осталось недосказанным. Может быть, он просто не верил в человечество? Или все сложнее, сложнее...
От домов к нам уже бежал кто-то в форме, и если учесть, что мы никому не могли объяснить, что судьба человечества только что решилась на этом вот пустыре, пора было как можно скорее покинуть это место. И мы уехали. Пересекли город с юга на север, свернули в лес, нашли подходящую поляну. Белоконь вытащил из багажника вторую канистру с бензином. Машину мне было жалко, мне всегда хотелось ее иметь - не из-за соображений престижа, а из соображений власти над расстояниями. На этот раз мне было труднее бросить спичку, но пришлось.
Я взглянул на Жанну, и она улыбнулась мне. Итак, все-таки я получил что-то, что дороже всех их телевизоров и бриллиантов, и за это никому не нужно быть обязанным, только самому себе.
Мы шли по сосновому лесу. Сзади громыхнуло - взорвался бензобак. Хотелось забыть обо всем этом, как о дурном сне, но не удавалось перед глазами стоял подтянутый мужчина в светлом плаще, шагавший по Земле торопливой походкой человека, знавшего, что впереди у него много дел и нужно успеть их все переделать...
- Ты хоть одну бутылочку догадался оставить? - спохватился Белоконь.
- Да нет, не сообразил.
- Ничего, доберемся до города, разыщем что-нибудь. Отпразднуем провал эксперимента...
До города мы доехали на попутном грузовике. Взяли шампанского, добрались до моего дома и только на лестнице сообразили, что идти следовало к Белоконю - моя квартира пуста, как Луна. Или "филантропы" оказались настолько благородными, что вернули мои старые пожитки?
Первой в квартиру вошла Жанна - и ахнула, обернувшись к нам. Я обмер, как и тогда, в первый день. Все, что подарили "филантропы", стояло на своих местах, будто мы и не уносили ничего, будто и не жгли. И понятно теперь, что бесполезно уносить и сжигать еще раз - что бы я ни сделал с данайскими дарами, они возродятся, как Феникс из пепла и займут прежние места. Как неразменный грош у Скабле - его не потерять и не потратить, все равно вернется в карман...
Оказывается, я недооценил "филантропов". Они и не думали отступать, они были упорными, как всякий экспериментатор.
Признаться, мне стало чуточку страшно, потому что вся дальнейшая жизнь должна была стать схваткой во всеми этими роскошными вещами, которые только притворялись безобидными. И теперь предстоит все время помнить, что где-то далеко, за миллионы километров отсюда следят и ждут, наблюдают чужие глаза, и нельзя проявить в словах и поступках даже секундной слабости - кто знает, как она будет истолкована там, в космосе?
На Руси всегда умели поговорить по душам с незваными гостями. Мне было страшно, но отступать я не собирался.
Докуренная до фильтра сигарета обожгла мне пальцы, и я с наслаждением раздавил ее на полированной крышке стола...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});