— Перестань, Серж! — Я привстаю. Серж выдергивает из-под меня подол, и я вижу его лицо совсем близко. Сердитое до жути. — Серж, ну прости. Я ведь сразу вышел, когда стало по-настоящему опасно…
Вбегает брат лекарь, охает, хлопочет, а Серж, совсем уж помрачнев, говорит:
— Потому и нет о Сереге ничего в сказании, друг Анже. И, знаешь ли, хорошо, что ты не вздумал подзадержаться там еще на пару минут.
— Я вернусь туда.
— Что?! И думать не смей! Много воли взял, вот что!
Я не отвечаю. Потому что Серж ляпнул не подумавши… он просто испугался за меня. Понятное дело — он ведь не знает, что их спасут. Обязательно спасут — так сказал Сереге капитан, а я ему верю.
Но, конечно, сначала я вернусь к Леке. Потому что о нем в сказании есть.
6. Лека, воин Двенадцати ЗемельДорогу к Лисьей балке, в рассветном мареве, стремя в стремя с ордынцем-вождем в голове вражеского отряда, не забудет Лека никогда… даже если будет у него это самое «когда», даже если доживет он до немыслимой старости! Даже если захочет забыть — не получится. Не уйдут из памяти ни смертное напряжение, с которым стараешься поймать знак о Сереге, ни навязчивая мысль — есть ли на Лисьей в самом деле засада. И уж тем более не забудется отчетливое ощущение, что жизнь твоя подвешена на паутинке и оборвется, как только ордынец распознает обман.
Но сейчас не до того, что будет вспоминаться потом. Сейчас — помнить, каждый миг помнить, что ты — сломлен. Потому что если вождь в этом усомнится… тогда все, что ты вытерпел, было зря.
И — будь что будет.
Леке повезло: его не потащили с собой на засаду. Ордынцы не рискуют добычей попусту. Когда он буркнул, ткнув рукой вперед: «Вот она, Лисья, видите, там камыш и верба, как раз за той вербой тропа к воде», — вождь подозвал одного из воинов и приказал отвезти пленника в стойбище. Пленник, конечно, не понял приказа, испугался, заканючил: «Не убивайте», — и долго еще, трясясь в седле со связанными руками и свежим рубцом от плетки поперек спины, слышал за спиной гогот ордынцев.
И, понурив голову и чуть слышно всхлипывая, до конца разыгрывая сломленного, отчаянно вслушивался в идущие от амулета ощущения: как там Серега? И тянул, тянул, тянул на себя его боль… не спорь, Серый, тебе силы нужней… держись, только держись…
Стойбище встречает его насмешками. Лека кидает исподлобья опасливые взгляды по сторонам, думает: к Минеку повезут или сразу к вождю в палатку рабом? Удача снова не подводит: спихивает конвоир с коня прямо через ограду в пустой овечий загон, и Минек вскакивает навстречу.
Лека изворачивается, принимает землю боком и перекатывается, гася удар. Даже, кажется, ничего не сломал… Поднимается на колени, мотает головой.
— Живой, — восторженно шепчет Минек. — Гляди, живой! Ну, малый! Погодь, развяжу…
Минек плюхается на колени рядом с Лекой.
— Погоди, тебе ж неудобно так. Щас… встану… — Лека напрягается, лицо становится сосредоточенно-каменным.
— Да не надо, управлюсь! Как там?
— Не знаю. К Лисьей вывел, тут же обратно отправили.
— Засаду не заметили, значит?
— А она там есть, засада?
— А то нешто! А, ты ж не знаешь… Тут Серега твой объявился…
— Знаю… — Лека морщится, передергивает плечами.
— Ну так и подумай, зачем. Не иначе, должен был на Лисью их навести, если у нас не вышло, понял?
Минек распутывает хитрый узел, отводит Леку к поилке, плещет в лицо холодной водой.
— Еще, — просит Лека.
— Хочешь, окуну? — Минек всматривается в его лицо, отвечает сам себе: — Нет, лучше не надо. Ожоги плохие, малый. Дергает?
— Еще как…
Лека садится, прислоняется боком к столбу ограды. Минек поит из пригоршни, спрашивает:
— Били?
— Не слишком. Смеялись больше.
— Ты прости, малый. — Минек вздыхает. — Видел я, как тебя корежило. Да еще и досталось…
— Ничего… — Лека осторожно ощупывает лицо. — Ты же прав был. И у меня получилось. Хоть бы еще на Лисьей все хорошо вышло!
Словно в ответ, мчится мимо конь. Из степи — в стойбище. Всадник застрял сапогом в стремени и волочится следом, оставляя в пыли неровный кровавый след.
Стойбище взвыло. Заголосили женщины, повыбежали за охранительный круг мальчишки.
— Минек, что теперь?
— Теперь ждем. Наши придут, и тут-то мы степнякам пригодимся. Иначе кем откупаться будут?
— Да? — Лека хватается за ограду, рывком встает, кричит повелительно на родном степнякам языке:
— Эй, ты! Тебе говорю, сопляк! А ну сюда!
Пробегавший мимо мальчишка оборачивается, таращится.
— Сюда! — Лека машет рукой.
Мальчишка подходит не один. Вместе с ним подтягивается к загону случившаяся невдалеке старуха.
— Тебе чего? — грубо спрашивает мальчишка. — Мало?
Лека криво усмехается. Все, игра в труса окончена.
— Там, в степи, ваши забавляются с парнем. Советую тебе найти их и вернуть. И, честно, не завидую вам, если окажется, что его успели забить. Не надейтесь тогда на пощаду. За него мы вырежем вас всех.
— Думаешь, получится? — свистящим шепотом спрашивает Минек.
— Уверен, — цедит сквозь зубы Лека. И кричит на мальчишку: — Живо давай, кому сказано!
— Что стоишь, — шипит старуха. — Скачи скорей, он правду говорит. К восходу скачи, там они.
— Знаю, — бурчит мальчишка. Вскакивает на первого попавшегося коня, пригибается к гриве, гикает…
— Да, — выдыхает Минек, — спешит. Серый-то жив хоть еще?
— Пока жив. — Лека вцепляется в жердь ограды до боли в пальцах. Он боится. Не тот случай, когда его сила может спасти Серегу. Если не успеет лекарь — тогда…
Тянутся минуты. Лека бледнеет все больше, и Минек глядит на него встревоженно — однако тронуть опасается. Но вот губы вздрагивают… выдыхает:
— Везут… теперь хоть бы наши не опоздали…
— А вон они, наши! — И Минек, забравшись на ограду, машет сдернутой рубахой летящему к стойбищу отряду.