Помилуй его, — сказал Рьювиндра.
Пламя, охватившее Джерролда Лэя, было жарче, чем поверхность солнца. В долю секунды с ним было покончено, от него осталась лишь кучка пепла, которая пылью разлетелась над дорогой.
Гэйнор пробормотала:
Господи!
Да будет так, — сказал Рьюииндра.
Рука Ферн, которая все еще не опускала голову, задрожала от напряжения, но девушка никак не решалась расслабиться. Брюхо дракона было совсем рядом, она видела клубы дыма, выдыхаемого сквозь зубы, черные от сажи ноздри. Жар, исходящий от него, начал обжигать ее щеки.
—А теперь, — сказала голова, — я тоже хочу просить тебя о пощаде. Я заточен в этот сосуд, в это проклятое «яблоко» до тех пор, пока оно не сгниет. Только тогда я смогу пройти Врата Смерти. Освободи меня!
Дракон то ли зарычал, то ли заворчал.
—Я не приказываю тебе, — продолжал Рьювиндра. — Ни я, ни кто другой не имеют на это права. Дай мне быстро уйти в вечность, или пусть я сгнию поскорее. — Тинегрис покорно опустил голову, было видно, как он мучается и печалится. Драконы не плачут, но Гэйнор, забыв об опасности, заплакала. — Да будет так! — повторил Заклинатель драконов. — Затем, если пожелаешь, к знак признательности к нам обоим храни верность колдунье. И когда меня на самом деле не станет, помни, что я любил тебя ив конце своего существовании не обманывал.
Огромная голова опустилась еще ниже1, раздвоённый язык высунулся, будто для поцелуя. Слова прозвучали так тихо, что только Ферн смогла их услышать:
—Прощай, Фернанда Моркадис. Если бы у меня было сердце, оно было бы твоим.
И затем возник сгусток пламени — Ферн почувствовала, как обожгло руку, хотя на коже не осталось никакого следа, — и голова была уничтожена, осталась лишь прядь волос в руке.
Ферн молча стояла, так поглощенная утратой, что совсем забыла об усталости и опасностях, о близости дракона и тех, кто ждал ее около машины. Ей показалось, что в этот момент ночь замерла, стих ветер, облака остановили свой бег и окоченели звезды. Но это все происходило лишь в ее воображении. Она наконец опустила правую руку. А затем подняла голову и всего лишь в ярде от себя увидела челюсти дракона, они были все еще приоткрыты, и за ними открывался красный от пламени зев. Ферн понимала, что ей должно быть страшно, но у нее не осталось сил на эмоции. Дракон наблюдал за ней налитыми кровью глазами.
И тогда она догадалась, что последнее слово за ней. Она подняла прядь волос.
— Я сохраню это, — сказала она, — как… знак, обет, который связывает нас. А теперь — лети… Отправляйся туда, куда тебе хочется, Энгариэл Тинегрис. Ты свободен. Найди горы на краю мира — пустынное место в преддверии иной вселенной, Здесь тебе не жить. Говорят, что ты — последний дракон, но… кто знает? Я желаю тебе добра. Лети на свободу!
Последовала пауза, которая Уиллу и Гэйнор показалась бесконечной. Затем дракон распрямился, и ураган, поднятый его крыльями, согнул деревья и кусты, а пламя, выдохнутое им, пролетело над сожженным домом, и языки огня развевающимися флагами устремились в небо. Они поднимались все выше и выше, и вокруг взвихрились облака, и пламя пробило в них огромную воронку, в которую и влетел дракон. Еще одно короткое мгновение можно было его видеть, он поднялся выше облаков и мелькнул звездой среди звезд, а затем последний раз вспыхнул и пропал из виду. Костер на месте Дрэйкмаир Холла весело догорал, склон холма был темен и пустынен.
Эпилог
МОРГАС
Утро было далеко позади, когда они в конце концов добрались до Дэйл Хауза. Уилл вел машину, Ферн свернулась клубочком на заднем сиденье рядом с Лугэрри, которую надо было поддерживать. Они остановились у ветеринарной лечебницы, где лапу волчицы обработали и наложили гипс, хотя очень трудно было убедить врача в том, что ночью они не смогли найти круглосуточную ветеринарную помощь.
—Что это за порода?.. — с некоторым недоумением и подозрением спросил доктор.
—Помесь, — ответила Гэйнор. Ферн оставалась в машине, она спала.
В дороге они мало разговаривали, все устали, и каждого переполняли свои собственные размышления. Завтра найдется время, чтобы обо всем поговорить.
Когда они пересекали пустошь, солнце пробилось сквозь облака, высветив весеннюю зелень на холмах и во всех впадинках. А когда они подъехали к дому, то им показалось, будто его суровый фасад смягчился и выглядит очень гостеприимным. Брэйдачин куда–то исчез, а им навстречу выбежали радостные Робин и Эбби. Миссис Уиклоу стояла около дверей, а со склона холма, терпеливый как камень, наблюдал за ними Рэггинбоун. «Все кончено», — подумала Гэйнор, идя рядом с Уиллом, который нес сестру на руках.
—Нет, — ответила мыслям Гэйнор Ферн, и глаза ее блеснули сквозь ресницы. — Это было только начало.
Спустя два дня, когда они наконец выговорились и Уилл потребовал, чтобы украденный им нож остался у него, как наследство Заклинателя драконов, а Робин с Эбби были озадачены полученными объяснениями; когда Лугэрри с повязкой на лапе с легким рычанием пряталась по всем комнатам от Йоды, Гэйнор постучала в дверь спальни Ферн.
Она вошла, не дожидаясь ответа. Ферн обернулась, сбрасывая остатки сна.
Гэйнор, — сказала она. — Ты пришла… Это не было вопросом.
Как у тебя дела с Уиллом? Гэйнор не спросила, откуда она знает.
Именно поэтому я и пришла. Я заказала такси. Попрощаешься за меня с ним?
Если это — именно то, чего ты хочешь.
Так надо. — Гэйнор присела на кровать к подруге, накручивая на палец прядь волос. — Он слишком молод.
Не смеши меня!
Я хочу сказать, слишком молод перед лицом обязательств, я ему нравлюсь, но он не любит меня — и не полюбит, вероятно, никогда. У него, ох, так много разных увлечений, в нем столько всего может прорасти. И — он твой брат. Мне слишком трудно все это вынести. Особенно после того, как мы так много пережили и так сблизились…
Трусишка, — усмехнулась Ферн.
Да, — не стала возражать Гэйнор.
И тут как раз пришло такси. Гэйнор поцеловала подругу, спустилась по лестнице и вышла за дверь, тихо прикрыв ее за собой. Она села в машину и уехала через пустошь по дороге в апрель.
Я горю, я горю.
Внутри меня огонь… Он тысячу лет пожирает мою плоть и мое сердце. Боль невыносима. Слух, зрение, обоняние — все нарушено — я ползу к воде, ведомая чем–то, только не ощущениями. С каждым дюймом агония усиливается, и тогда я достигаю реки — Реки Смерти, лечения, обновления, реки, в которую боги погрузили Котел Возрождения, когда он был выкован, во времена, не вошедшие в историю, когда Котел еще существовал. Говорят, что его сила еще осталась в течении. Холод поглотил меня, погасив пламя, пронзив меня до самого сердца. Моя почерневшая кожа затвердела и стала коконом, в котором все, что осталось от моего разбухшего тела, свернулось подобно маленькой белой личинке в красной массе крови. Кокон прикрепился к скале под водой, внутри. Меня поддерживает старое заклинание, заклинание обнаженного существа, подобного червю, который должен стать камнем, а затем измениться и выйти наружу. Здесь, в темноте, я чувствую, как меняется моя субстанция, как я расту, превращаюсь в бледные мягкие члены тела и в пук плывущих волос. Раковина, защищающая меня, тверда, она и сильнее, и крепче обсидиана. Мне тепло и влажно в моем новом странном лоне, я наполовину эмбрион, наполовину взрослое существо, сохранившее память, знания, силу в клетках моего естества. Я чувствую, как растут мои пальцы… надо мной струится ничем не тревожимый Стикс.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});