Мама работала медсестрой в областной больнице, хотя и была по образованию химиком. Неделю назад ее отправили в отпуск – не сезон? зато на Гавайях в самый раз! – и она уехала погостить к брату Паше в Тверь. Звала с собой и сына, но сыну нужно было искать работу. Деньги-то имелись, спасибо тому же дяде Паше – не последнему человеку в тамошнем тверском бизнесе, – но нельзя же век ходить с протянутой рукой! А ведь и место предлагал дядя Паша, только не то это было место; не лежала у Сергея душа ко всем этим делам, не было то ли жилки необходимой, то ли хватки. Видать, наследственность досталась не та или же родители не так воспитали… Да и не занимались никогда его родители коммерцией – мама после окончания вуза два десятка лет отпахала в НИИ химволокна, пока не уволили по сокращению штатов, отец преподавал в педагогическом, читал географию, защитил диссертацию по малым рекам региона… и умер девять лет назад. Сердце. Прямо в троллейбусе.
А ведь неладно что-то было уже давненько, Сергей это помнил; помнил, как мама укоряла отца, просила лечь на обследование, а тот только слабо отмахивался, распростершись на диване, улыбался бледной улыбкой и поминал Нострадамуса: предсказал, мол, великий пророк конец света в девяносто девятом – так стоит ли дергаться, бегать по врачам? Все равно скоро все покинут этот мир, да и сам этот мир провалится в преисподнюю.
Трех лет не дожил отец до «конца света». И наступило лето девяносто девятого, и Сергей вместе с другими солдатиками, высыпавшими на плац, смотрел сквозь закопченное стеклышко на изменившийся солнечный диск – выедала его черная тень – и вспоминал отца… И если и наступил тогда конец света и мир очутился по другую сторону, за чертой, то никто, наверное, этого и не заметил.
Так и жил он уже девять лет без отца, вдвоем с мамой, и мама как-то раз – к слову пришлось – вроде как в шутку сказала, что не прочь бы уже и внучку понянчить; мол, когда-то мечтала о дочке, а получился сын – так хоть внучку… Он тоже ответил шуткой: жена нужна в старости, чтобы ухаживала за немощным, а сейчас не жена нужна, а девчонки, и чем больше, тем лучше. А сам подумал: какая там жена! Он и себя-то прокормить пока не может, не то что семью…
А девчонки были. Разные. Кое-кого и домой приводил, чаевничали вместе с мамой. Но девчонки приплывали и уплывали; или он приплывал и уплывал – это как посмотреть. Сейчас он дрейфовал в гордом одиночестве; мачты последней встреченной им каравеллы едва виднелись на горизонте рядом с мачтами увлекшего ее за собой брига, трюмы которого были полны чужеземными зелеными бумажками – главной ценностью в океане теперешней жизни. И отец, и мама говорили, что раньше было не так, но он, Сергей Соколов, родившийся в восьмидесятом, почти не жил в тех, других временах.
Да, много всякого было в его двадцатипятилетней жизни: и тонуть ему доводилось, и ломать ногу, и получить по затылку в той драке накануне выпускного увесистой металлической пряжкой ремня… но ни разу еще его не пытались сбить автомобилем.
Сергей тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли, и переключил телевизор на другой канал. Там шла информационная программа новостей.
Новости были вполне привычные. Беспрерывно кровоточил Кавказ. Заевшаяся Европа продолжала обсуждать высосанные из пальца проблемы типа того, с какого конца разбивать яйца и стоит ли их вообще разбивать или заглатывать целиком. Как каша на медленном огне, лениво пыхтел Ближний Восток; впрочем, эта каша в любой момент готова была превратиться в емкость с бензином или пластиковую взрывчатку. Падкая на сенсации Америка, оправившись от сентябрьской трагедии две тысячи первого и заставив притихнуть террористов (временно?), за неимением ничего лучшего жила очередным политическим скандалом. У марокканских берегов дал течь греческий танкер. Потеряна связь с еще одной автоматической станцией, направленной к Марсу, – ее, наверное, сожрали все те же космические Сцилла и Харибда или сдали на металлолом марсиане. «Милан» вколотил «Интеру» пять «сухих» мячей…
Сергей было задремал, но тут же, вздрогнув, очнулся с колотящимся сердцем. Самым правильным, пожалуй, было бы сейчас раздеться, открыть пошире форточку и лечь спать, а не пялиться в телевизор, где новости сменились давно набившим оскомину рекламным блоком. Только вот спалось ему уже несколько ночей подряд не совсем спокойно. Обрывки каких-то странных снов то и дело заставляли его ворочаться с боку на бок, сбрасывать одеяло, вздрагивать и стонать; он просыпался от собственного стона, переворачивал мокрую от пота подушку – и вновь проваливался в пропасть, со дна которой всплывали какие-то видения. Сны при пробуждении почти мгновенно улетучивались из памяти, оставляя едва различимые следы, скорее даже – следы следов. Они вовсе не были кошмарными или тревожными, от них не исходило никакой угрозы… просто у него наутро возникало ощущение какой-то необычности… немотивированности… неожиданности образов, порождаемых погруженной в сон частью его сознания. Сидя по утрам в туалете, он пытался сформулировать свое впечатление от этих ускользающих теней дневного бытия – и сформулировал таки, хотя подобная формулировка была для него самого не совсем вразумительной, если не сказать больше: его ночные видения вроде бы походили на клочки воспоминаний о раннем детстве, воспоминаний, которых не могло существовать, потому что его детство было совсем иным. И тем не менее…
В общем-то, он об этом особенно и не размышлял – днем хватало других забот, – но стоило только вечером погасить свет и устроиться на диване, как сердце начинало учащенно биться, и никак не удавалось заснуть… а потом все уплывало в темноту – и вновь и вновь низвергался словно ниоткуда водопад неуловимых, странно знакомых образов, которые никак не могли быть ему знакомы…
Так продолжалось уже пять или шесть ночей подряд.
«Может быть, тебе просто вредно спать одному? – спросил он себя. – Может быть, нужно спать с кем-то?..»
Он покосился на телефон, задумчиво побарабанил пальцами по подлокотникам кресла. Потом вяло мотнул головой – не до того ему было сейчас, – встал и направился на кухню глотнуть киселя, который мама наварила перед отъездом – целых две кастрюли!
На этот раз сердце быстро успокоилось, хотя, казалось бы, после коньяка, кофе и кувырков в канаву из-под колес механического зверя должна была наблюдаться совсем иная картина. Наверное, помог мамин кисель. Сергей подоткнул под себя одеяло, подтянул колени к животу и закрыл глаза. Не думать ни о чем – спать. «Я расслабляюсь, я погружаюсь в теплую воду… ухожу в тишину… забываю обо всем… Мне хорошо и спокойно… Мир прекрасен…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});