…но тут Заро Гунст, оседлав сцепку между пятым и шестым вагонами, протянул свой крюк и профессионально-небрежным, точно рассчитанным движением наподдал пролетающий мимо перевод.
От удара палка вырвалась из его руки, отлетела в сторону и загрохотала по пустым рельсам, но поздно: стрелка уже поменяла положение, и миг спустя передние колеса «Мидаса» мягко вошли в поворот. Поезд продолжал свой путь по избранному пути.
— Отличная работа, парень, — одобрила капитан. — А то не миновать бы нам смены колеи.
Шэм выдохнул. Когда у команды нет выбора, но есть несколько часов времени и специальное оборудование, состав можно подготовить к смене колеи. Но врезаться в нее вот так, на полном ходу? Для поезда и его команды это означало верную гибель.
— А этому, стало быть, палец в рот не клади, — продолжала капитан Напхи. — Вел нас на верную смерть. Соображает, старый крот.
Команда захлопала. Обычный ответ на обычную похвалу хитрой добыче.
И дальше в рельсоморье.
Кротурод замедлял ход. «Мидас» менял пути и закладывал петли, сбрасывал скорость, сохраняя расстояние между собой и хищником, занятым охотой на гигантских тундровых червей, которые чуяли преследователя. Не одни лишь люди могли по вибрации пола под ногами угадать приближение другого поезда. Иные животные чуяли колебания почвы за мили. Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, с крыши состава лебедками спустили на пути самоходные тележки.
Их команды встали к своим маленьким бесшумным двигателям, тихо перевели стрелку. И тихо двинулись навстречу кроту.
— Вон он, уходит.
Шэм, вздрогнув, обернулся. Рядом с ним через перила самозабвенно свесился Хоб Вуринам, молодой поездной боцман. Заученным жестом записного удальца он поднял воротник своего потрепанного северного прикида, доставшегося ему не то из третьих, не то из четвертых рук.
— Старый бархатный джент их слышит.
Над землей вырос кротовый холм. Показались сначала усы, потом вся вытянутая черная голова. Она была огромной. Рыло ходило из стороны в сторону, брызгая слюной и пылью. Распахнулась пасть, полная зубов. Тальпа хорошо слышит, и двойной перевод рельсов ее озадачил. Животное зарычало, рассыпая пыль.
Вдруг рядом с ним упал снаряд, земля содрогнулась. Кирагабо Лак — землячка Шэма, тоже уроженка Стреггея, — выстрелила, но промахнулась.
Крот тут же показал хвост. Копал он быстро. Гарпунщик второй тележки Данжамин Бенайтли, серокожий желтоволосый гигант из лесов Гулфаласка, рявкнул что-то на своем тарабарском языке, его команда прибавила ходу и понеслась по следам крота в поднятой им пыли. Бенайтли нажал на спуск.
Ничего. Гарпунную пушку заело.
— Черт! — сказал Вуринам. И зашипел, как разочарованный болельщик на матче по пантболу. — Ушел!
Но не зря громила Бенайтли учился в родных лесах метать копье, вися на лиане, словно обезьяна. Он доказал соплеменникам, что стал взрослым, загарпунив и притащив в лагерь мерката в пятьдесят футов длиной, да так сноровисто и быстро, что никто глазом моргнуть не успел. И теперь великан Бенайтли выхватил из пушки гарпун. От его тяжести мышцы у него под кожей стали квадратными, как кирпичи, но он держал орудие у себя над головой все время, пока его тележка приближалась к землеройному гиганту. Подавшись назад, он ждал, а потом метнул гарпун прямо в крота.
Кротурод дал задний ход, кротурод взревел. Древко копья затрепыхалось. Веревка гарпуна стремительно разматывалась, пока животное билось на земле, окрашивая ее своей кровью. Рельсы прогнулись, тележка помчалась вперед, увлекаемая взбесившимся животным. Раз — команда прицепила земляной якорь к концу троса и бросила его за борт.
Тем временем их нагнала вторая тележка, и Кирагабо уже не промахнулась. Новые якоря впились в край ямы, наполненной ревом и ярящейся землей. «Мидас» дернулся и стал подходить ближе.
Гарпуны с веревками не давали кроту уйти на глубину. Его круп возвышался над поверхностью. Над ним кружили птицы-падальщики. Самые наглые пикировали вниз и клевали крота, тот яростно дергал хвостом-огузком.
Но вот в грязной лагуне каменистой степной долины, перекрещенной лентами бесконечных путей, все стихло. Крот вздрогнул в последний раз и замер. И когда прожорливые чайки рельсоморья снова спустились на мохнатый холм его тела, он их не отверг.
Весь мир смолк. Словно переводил дыхание. Наступали сумерки. Команда кротобоя «Мидас» точила ножи. Верующие истово возносили благодарность Каменноликим, Мэри Энн, или Дерущимся Богам, или Ящерице, или Великому Огму — кто в кого верил. Вольнодумцы трепетали по-своему.
Большой южный кротурод был мертв.
Глава 2
Остров мяса! Труп, застилающий горизонт.
Кротовозы опутали громадную тушу веревками, и поездные лебедки потянули тонны мяса и ценного меха по земле, на которую не ступала нога человека. Птицы-падальщики, наконец, улетели, в небе их сменили черные арктические мыши. В убывающем дневном свете мертвый крот предпринял еще одно, посмертное, путешествие к разделочному вагону. И никакие иллюстрации, никакие флатографии; ни даже три-диз, картины, соляные или жидкокристаллические изображения, найденные в утиле; ни уж тем более умопомрачительно-скучные воспоминания кротобоев, которые Шэму доводилось слышать великое множество раз, не могли подготовить его к той на редкость вонючей работе, которая началась потом.
Крота вскрыли и выпотрошили. Его кишки и другие внутренности заняли целую открытую платформу. Глядя на них, Шэм часто задышал. В груди у него стало холодно. Как будто он молился.
Члены команды рубили, вскрывали, ошкуривали, пилили. Они покрякивали и помогали себе песнями. «Что нам делать с пьяным тормозным?», пели они, и «Жизнь на колесах». Сандер Набби руководил их хором сверху при помощи своего видоскопа. Шэм не мог отвести глаз от этой картины.
— Что, нечем заняться? — Это был Вуринам, оторвавшийся от обдирки; в руке у него был окровавленный фленшерный нож. — Нюни распускаешь?
— Нет, — сказал Шэм. Вуринам с голым торсом стоял в тесном кольце горячего воздуха — разделка шла при горящих кострах — буквально в дюймах от границы стужи, которая могла его убить. Его улыбка отдавала безумием. Шэм даже поверил, что их и вправду разделяли всего несколько лет.
Никто не нуждался в первой помощи, но Шэм знал, что в такую ночь, как эта, доктор Фремло не станет возражать против его присутствия на разделке. Взгляд Вуринама бегал туда-сюда, ища вдохновения; и, наконец, нашел.
— Эгей! — крикнул он всем, кто продолжал возиться с хлюпающей грудой мяса, еще недавно бывшей кротом. — Пить кто-нибудь хочет? — Ответом ему был дружный усталый хор. Он склонил голову и со значением поглядел на Шэма. — Ну, ты слышал?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});