Рэкс действовал вяло, нерешительно, словно пробовал чужой кусок, то и дело оглядывался на своего господина, как бы спрашивая: «Ты уверен? То ли я делаю? Что мне за это грозит?»
– Ладно, хватит, – оттянул его за ошейник хозяин. – Оставь и мне кое-что. – И, распустив на брюках ремешок, дернув «молнию», он навалился всей тяжестью на Танечку. – А вот и я. Так тебе больше нравится? Мне ведь ты рада? Скажи, рада?
Танечка отвернула лицо.
– Теперь тебе хорошо? – продолжал твердить он. – Я же вижу, что хорошо. Ты вся дрожишь от кайфа. Но ведь и мой добрый пес тебя маленько позабавил. Признайся.
– У него шершавый язык.
– Ха-ха, шершавый язык! А мой лучше? Мой язык тебе больше нравится?
– Да, больше.
– Ты умница. Ты все делаешь, как надо. Ты моя находка. А теперь сделай, как тогда. Поцелуй меня сюда. – Он привстал над ней, притянул руками ее голову.
Танечка приоткрытым ртом коснулась его лиловатой, гладкой и тугой, как слива, головки. Она обвела ее языком по всей окружности и вокруг маленькой припухлой щелочки, заставляя этого взрослого сильного мужчину стонать и жалобно скулить, как ребенка. Она вобрала целиком в рот этот упругий твердый плод и, поиграв с ним, выпустила, вобрала снова… и вдруг резко сомкнула зубы! В то же мгновение во рту у нее сделалось горячо и солоно, теплая струя ударила ей в горло, потекла по подбородку, за шею… И страшный, похожий на хохот сумасшедшего вой вырвался откуда-то, словно из недр земли, и забился под кронами угрюмых, хладнокровных, связанных круговой порукой елей.
Осень, 2001 г.
© 2007, Институт соитологии