Этот голос как будто сам собой любовался, сам себе удивлялся. И хотя Вика не услышала ни одной фальшивой ноты, всё-таки с голосом было что-то не так.
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём.
Не раздеваясь, Вика прошла на кухню и увидела спину совершенно посторонней женщины, которая мыла посуду и пела. И тут Вика поняла, почему ей так неприятен звук этого голоса, почему не радуют слова известной с детства песни. Таким голосом поют у себя на кухне. Столько спокойствия и счастья может быть только в голосе Хозяйки Дома.
Однако, обладательница низкого голоса была Вике совершенно не знакома. Никогда она её раньше не видела - ни в жизни, ни в кино, ни в ночном кошмаре.
И тут она обернулась, заметила Вику, и лицо её озарилось внезапной и искренней радостью:
- Вика! А я и не услышала, как ты вошла. - Она вытерла руки о полотенце, которым были обмотаны её бёдра. - Ты слышала, как я пою?
Вика озадаченно кивнула. Было ясно, что перед ней - сумасшедшая, а с такими лучше не спорить, потому что их добродушие легко может смениться яростью.
- Вот ужас-то, - незнакомка всплеснула руками. - У меня совсем нет голоса. Пою, только когда никто не слышит.
И она засмеялась и покраснела. И покраснела тоже как-то странно пятнами. Неровные пунцовые пятна проступили на лице, шее, груди.
"Она похожа на жирафу, - подумала Вика. - Такая же длинная и пятнистая".
- Я всем говорю, что у меня трагическое сопрано, - Жирафа смущённо улыбнулась. - Это значит, что голоса нет, но есть большое желание петь.
Её короткие, густые волосы были выкрашены в какой-то нелепый апельсиновый цвет, что делало сходство с африканским животным полным. Большие глаза смотрели приветливо, но с каким-то затаённым испугом, как будто её поймали на месте преступления. Она стояла перед Викой, не зная, куда девать руки и не решаясь сесть. На вид ей было лет двадцать или чуть больше, не разберёшь. Да и какая разница - это для людей важен возраст, а для Жираф он не имеет такого принципиального значения.
- А где папа? - наконец, спросила Вика. С первой секунды она хотела задать этот вопрос, но Жирафа не давала вставить ей ни слова.
- Папа? Он сейчас придёт. Вышел за сигаретами. - Жирафа отвела глаза. Он не может не курить, ты же знаешь.
Да, Вика знала, что папа выкуривает по две пачки в день. Докуривает сигарету до самого фильтра, а потом тушит её так старательно, что иногда обжигает пальцы. От него всё время пахнет сигаретами, и занавески на кухне тоже все пропахли, но Вика привыкла. Ей теперь даже нравится этот запах. Папа любит повторять, что древние индейцы придавали большое значение запахам. Когда у них случалось что-то хорошее, они вдыхали какую-нибудь пряность, и этот запах навсегда ассоциировался у них с приятным событием. Поэтому, дескать, в курении есть одно положительное свойство - табачный запах напоминает курильщику сразу обо всём. "Правда, не только о хорошем", многозначительно добавляет он.
Однажды он решил бросить курить и действительно не курил недели две. За эти две недели из доброго, весёлого Курильщика он превратился в желчного, злобного и раздражительного Табаконенавистника. "Ты уже лучше кури, сказала ему тогда Вика. - Когда ты не куришь, это как будто уже и не ты". Тогда папа внимательно посмотрел на неё, улыбнулся и пошёл в ночной магазин у них под окнами. Вернулся он, пропахший дымом, радостный и спокойный. "Так-то лучше, - сказала Вика, - теперь я тебя узнаю".
Но вот только при чём тут Жирафа? Какое ей дело до того, сколько он курит и...
- Кто вы такая? - давно надо было спросить, да как-то язык не поворачивался. - И что вы тут делаете?
Она хотела, чтобы в голосе не звучали нотки враждебности, но всё равно неприкрытое раздражение прорывалось наружу. Не так-то просто оставаться приветливой, когда не в зоопарке, сжимая в руке глянцевый, оборванный контролёром билет, а у себя дома встречаешь совершенно постороннюю Жирафу.
- Ах ты, господи, - Жирафа прикрыла половину лица рукой, досадуя на свою забывчивость. - Я-то тебя давно знаю, а ты меня впервые видишь...
- А откуда вы меня знаете? - хмурясь, спросила Вика.
- Твой папа, - сказала Жирафа и глупо улыбнулась. - Твой папа много о тебе рассказывал. И фотографии я твои видела. И там, где ты на пляже, маленькая, плачешь, потому что песка боишься, и там, где в воду прыгаешь с волнореза, а ещё...
- Хватит! - резко оборвала её Вика. Ей стало неприятно оттого, что Жирафа видела её совсем маленькой, ещё чего доброго голым грудничком на пеленальном столике. - Вы что же, папина знакомая?
- Да, - подтвердила Жирафа. - Знакомая.
- Вы с ним что, работаете вместе? - Вике хотелось посмотреть, как она станет выкручиваться. Ясно, как белый день, что в Министерство внешней торговли, где работает папа, таких, как Жирафа, и на пушечный выстрел не подпустят.
- Нет, не работаем, - и она часто заморгала острыми ресницами, крашенными зелёной тушью.
- А что же тогда?
Жирафа помолчала, подбирая нужные слова, потом вздохнула, и ещё больше ссутулилась.
- Я люблю его, - сказала она.
Вика шумно вдохнула и закрыла рот рукой, чтобы удержать крик, готовый вырваться наружу. Ей хотелось спросить: "А он? А что же он?" Но ответ был очевиден. Она знала, что папа никогда в жизни не впустил бы в свой дом, в свою кухню, в свой семейный альбом человека, к которому безразличен.
Она знала, что когда-нибудь это должно случиться. Знала, что в один непрекрасный день в её дом заявится какая-нибудь такая Жирафа, а отец начнёт заискивающе улыбаться и оправдываться. Знала, но надеялась, что этого не произойдёт. Знала, но гнала от себя эти мысли.
Иногда ей даже снился сон: папа с мамой идут по дорожке парка, а она бежит за ними, сжимая в руках красивый, разноцветый осколок и кричит: "Смотрите, смотрите, что я нашла!" И как будто папа оборачивается и протягивает к ней руки, а она бежит ещё быстрее, чтобы поделиться с родителями своей находкой. Но тут поворачивается мама, а у неё... Мама поворачивается медленно-медленно. Сначала видна четверть её лица, потом две четверти, потом три... И Вика кричит от ужаса, она сжимает в руке цветной осколок, тёплая кровь льётся по её запястью, и тогда она кричит ещё громче так громко, что просыпается от этого крика. "Мамочка, это не ты!" - вот что она кричит, а та, что шла рядом с папой улыбается ей чужой, недоброй улыбкой, показывая острые, редкие зубы.
Но теперь её кошмару стало тесно в узком пространстве сна, он вырвался наружу, обрёл кровь и плоть. Вот он, её ночной кошмар - моет посуду, распевает песни, повязал себе на пояс их кухонное полотенце.
- Вы уже познакомились? - папа снимал пальто в прихожей, улыбаясь во всю ширину своего безусого лица.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});